Гусеница сидела в траве и мечтала. Ей было скучно среди этих зеленых листочков и травинок, она была такая же зеленая, как они, и её никто не замечал. В её жизни было время, когда она была ярко-зеленая и очень заметная, даже на этой сплошной зелени, но с тех пор прошло много дней. Наряд потускнел, и она потеряла былую броскость. Это в принципе её не очень расстраивало, она нравилась себе и такая, но с потускневшим нарядом, как-то и жизнь потускнела, а хотелось чего-нибудь необычного. Всё, что было вокруг, было знакомо, а даже если и было незнакомо, то до необычного - не дотягивало. Всё было – представимо. Можно было заползти за бугор, но она знала, что там она обнаружит точно такой же бугор, ну может не такой, так похожий. Причем, и обитатели там будут такими же. Жуки будут жуками, а гусеницы - гусеницами, может там конечно, живут не рыжие, а черные муравьи, но это мало меняет дело. Они всё равно останутся муравьями. В общем, ничего интересного, всё как тут.
Мечтать она любила, ей думалось, что существует какая-то абсолютно другая жизнь, но вот как она выглядит, эта другая жизнь, ей трудно было представить, она никогда не видела другой жизни и дальше заветного желания, её фантазии не шли. А заветным желанием было – полететь. Она иногда летала во сне, и после таких снов, долго не хотела открывать глаза, чтобы вернуть этот сон и еще раз почувствовать себя в полете легкой, почти прозрачной, необычной и счастливой, от возможности не зависеть от земли, по которой она ползала. Но она хорошо понимала, что сон – это сон, и что в жизни так, как во сне не бывает. Порой ей хотелось всю свою жизнь превратить в сплошной сон, чтобы не расставаться с этим завораживающим ощущением. Естественно, что это было невозможно – хотелось кушать, а кушать никто под нос не приносил, приходилось добывать еду самой, хоть это было и нетрудно, но от снов отрывало, да и других дел было полно. И потом, летать хотелось всё-таки наяву, а не во сне.

- Наверно, летают там – в небе, - решила гусеница, - вот только как туда попасть?

Двигаясь по земле, она однажды очутилась около вертикальной стены и, поразмыслив, поползла вверх по ней. Она понимала, что может сорваться в любое мгновение, но всё-таки ползла. Ползти становилось всё труднее, силы как-то очень быстро иссякали, а пополнить их было нечем.

- Может, я всё это зря затеяла, - думала она, поднимаясь все выше и выше.
Наконец отвесная стена кончилась, и гусеница выползла на горизонтальную поверхность.

- Ух, слава богу, - вздохнула она и тут же обнаружила, что обрадовалась рано.

Поверхность, куда она попала, была гладкая белая и абсолютно пустая. Она огляделась и увидела, что если продвинутся, чуть в сторону, то можно двигаться дальше вверх. Но прежде, чем продолжить своё путешествие, она решила, хоть не поесть, так отдохнуть и замерла на месте.
Вдруг она почувствовала, что что-то зажало её с двух сторон, и она летит вверх. Гусеница так обрадовалась, что даже не испугалась. Что это было, она не поняла, только с замиранием ждала продолжения. Но продолжения не последовало. Сообразив, что продолжения не будет, она огляделась уже тут. Она была в коробке, что такое коробка, гусеница знала, ей попадались коробки на земле, и эта почти не отличалась от тех, что она видела раньше. И еще она почувствовала, что рядом с ней кто-то есть и этот «кто-то» разглядывает её.

Её разглядывал старик коллекционер, всю свою жизнь посвятивший изучению и коллекционированию Африканских бабочек. Коробками с засушенными бабочками под стеклом, был заполнен весь дом. Они были на стенах, на полках в шкафах, в ящиках стола, особо редкие экземпляры хранились в сейфе. Но гусеница не знала про это, она сидела в закрытой теперь коробке, а коллекционер размышлял о ней:

- Какой-то необычный, незнакомый экземпляр. Откуда она здесь? Я никогда такую не видел. Интересно, какая из неё получится бабочка? Должно быть что-то экзотическое. Ну, да посмотрим, что из неё получится.

Он положил гусенице листочков и отнес коробочку к себе на рабочий стол. Потом он пересадил её в стакан, а сверху накрыл стеклышком. Теперь она всегда была у него перед глазами, и в минуты отдыха он разговаривал с ней. Он тоже был мечтатель. Он рассказывал ей, какие у неё будут крылышки, какие разводы и пятнышки на них. Пролистав множество энциклопедий, он решил, что это редкий вид, встречающийся только в Южной Африке, и теперь все мысли у него были заняты этой, неизвестно как сюда попавшей, странницей.
Гусеница привыкла к этим его беседам, она поняла, что много значит для него, что она необычна и даже исключительна. В общем-то, так она себя и ощущала – необычной и исключительной.
Время шло, гусеница, как ей и положено, уснув, превратилась в куколку. Это был не совсем сон, это было какое-то оцепенение, а вернее греза. Грёза, в которой, она ощущала себя меняющейся с каждым днем, с каждым денем, становящейся всё ближе и ближе к осуществлению своей мечты. Ей, казалось, что у неё растут крылья, что из уродливой толстой гусеницы она превращается в эфирное существо – невиданное и необычное.

А коллекционер всё так и наблюдал за ней, всё так и разговаривал с ней, рассказывая о своей мечте, о редкой Африканской бабочке, обладателем, которой он станет совсем скоро. Он приготовил уже для неё самую красивую коробочку со стеклом и золотую булавку.

Наступил день, которого они оба с замиранием ждали. Бесформенно-уродливая куколка зашевелилась и из неё начала появляться бабочка. Она расправляла мятые крылышки, набирала цвет и рождала свою никем еще невиданную форму. Бархатно-черная с ослепительно белой каймой по краю крылышек, она во всей своей красе предстала перед глазами того, кто так много времени провел рядом, мечтая и заботясь о ней.
… это была… не Африканская бабочка. Большего разочарования, коллекционер, не испытывал в свой жизни… Да, она была красива; да, она была необычна, даже эксклюзивна… Но она не была Африканской бабочкой.
Коробочка, приготовленная для неё выпала у него из рук, и он в отчаянии отбросил стекло, закрывавшее стакан, и вытряхнул бабочку в окно.
В первый момент, когда она поняла, что разочаровала его, ей показалось, что мир рухнул. Ощущение отвергнутости придавило её к земле, на которую она упала. Но потом, чуть пошевелив крылышками, она почувствовала, что взлетела… Она, вдруг, поняла, что её отпустили…

Бабочка летела и думала:

- Как же так? Ведь он такой большой, сильный умный. Он всё время рядом был. Куда же и как же он смотрел? Почему же он заранее не увидел, что происходит? Почему вчера еще всё было хорошо, а сегодня всё так плохо, что и исправить уже ничего нельзя?

То, безумно-восторженное чувство свободы, которое она испытала при первом взлете, немного притухало от этих мыслей. Ей было жаль коллекционера, она так много хорошего видела от него, он так много успел рассказать за это время, успел поведать всю свою жизнь, и теперь, такое расставание угнетало её. Когда она улетала, то видела через открытое окно, что он поднял с пола свою сказочно красивую коробочку с золотой булавкой и долго смотрел на неё. Бабочка очень сожалела, что оказалась недостойной этой золотой булавки. Огорчение и разочарование коллекционера поселило в ней грусть. Её восторг от полета, куда-то пропал, она понимала, что летит, но теперь это было так обыденно, что казалось, так было всегда, она всегда была такой и ничего, по сути, не изменилось. Она летела – мечта сбылась. И возникал вопрос: а дальше что?

Этот вопрос заставил её остановиться, и она устроилась на нижней ветке большой березы, что стояла у озера.

- Ух, ты какая! - подумала Белая Ворона, разглядывая бархатно-черную бабочку, - не велика добыча, пусть живет, - решила она, не спуская с Бабочки глаз.
Ворона смотрела на Бабочку и в душе у неё, что-то начинало шевелиться. Казалось, мир приобретал какие-то новые, невиданные доселе краски. Бабочка, сама того не замечая, дарила удивительно-тонкое очарование, пробуждала что-то нежное воздушное в душе и заставляла забыть окружающий мир с его заботами. Ворона размечталась около неё, повседневный мир исчез, осталась только красота и изумление, рожденное этой красотой.

- Это тебе не Цапля, - думала ворона, - вот она – гармония…

Вздохнув, Ворона вышла из оцепенения и огляделась вокруг. Воздух над озером звенел от щебетания его обитателей, их было так много, что казалось, на каждой ветке сидит птичка.

- Блин, - вдруг подумала Ворона в ужасе, - её же сейчас сожрут.

Она пододвинулась поближе и раскрыла над ней своё крыло. Но Бабочка беспечно вылетела из-под него и отправилась вокруг озера. Вздохнув еще раз, Ворона полетела за ней. Лететь было неудобно, Бабочка летала гораздо медленнее вороны и не по прямой. Она порхала, зависая над цветами, чуть касалась их и отправлялась к следующим. Следуя за ней Вороне приходилось не лететь, а прыгать с ветки на ветку, не выпуская её из своего поля зрения.
Тут появился Соловей, напуганный Ястребом, он долго отсиживался в кустах, а теперь, поняв, что Ястреб больше не появится, решил вернуться. Наблюдая за Вороной, он так и не понял, чего это она прыгает с ветки на ветку, но Бабочку он увидел.

Только что стучавшее сердце, замерло в восхищении, и оно молчало, пока Соловей рассматривал это чудо. Вдруг оно бешено заколотилось от мысли, что Ворона охотится за этой красавицей. Такого коварства со стороны Вороны он вынести не смог и налетел на неё так неожиданно, что Ворона свалилась с ветки от этой неожиданности. Когда она пришла в себя и вернулась на ближайшую ветку, то увидела Соловья, скачущего с ветки на ветку так же, как только что, скакала она сама. Вороне стало смешно. Посмеявшись, она вернулась на свою березу в полной уверенности, что с Бабочкой ничего плохого не случится. Эта красота не нуждалась в защите, она сама спасала мир от его обыденности.