Галкины рассказки - 2

Спасибо, Галюня!

Гляньте мою новую конкурсную рассказку. Принимаю любые замечания.

Подкаблучник

Фёдор сидел в кафе, отхлёбывая по глоточку эспрессо, и пытался уяснить, как жизнь сделала такой скачок. Хотелось мысли собрать в кучу, но они, мысли эти непослушные, разбегались и прятались. Рядом за столиком расслаблялись два мужика. Во всяком случае, одному из них явно было весело. Фёдор не прислушивался, однако до него долетало каждое слово. Он не был охотником, поэтому охотничьи байки соседнего балагура раздражали. В который раз Фёдор взглянул на часы. Кира опаздывала на пятнадцать минут. Нащупал в кармане коробочку с колечком. Никак не мог надумать, что скажет Кире – давно уже женщине не делал предложения. Как тут собрать мысли, когда за соседним столом разговор становился всё громче.
- Слышь, Палыч, а чё Петро не пришёл? – поинтересовался охотник у приятеля.
- А то ты не знаешь, он же подкаблучник. Видимо, кобра его не отпустила, - оба загоготали. – Официант, приговор!
Мужики рассчитались и ушли. Сразу стало тихо, а у Фёдора в мозгу издевательски постукивало: «Под-каб-луч-ник, под-каб-луч-ник, под-каб-луч-ник…»
Вот оно! Сначала боялся ослушаться мать, потом жену. И ведь доволен был жизнью, во всяком случае, не сопротивлялся. А теперь, когда жена ушла и можно, сколько хочешь, валяться на диване, читать газету, смотреть телевизор, - не валяется, не читается, не смотрится. А жена ведь сама виновата в этой истории – слишком крепко его держала, шаг влево, шаг вправо – скандал. Вот и вырвался из-под каблука. И такая лабуда из этого вышла.
***
Фёдор смотрел вслед удаляющемуся автобусу, в котором его жена Алла уезжала в далёкую Италию на целых десять дней, и на душе у него пели птицы, да не какие-нибудь воробышки чирикали, а соловьи разливались виртуозными трелями. Десять дней свободы, это ж надо, вот спасибо подруге жены: уговорила-таки Алку на поездку. Ещё когда жена чемодан собирала, у Фёдора сердчишко подрагивало: только бы ничего не сорвалось, сам он даже слово произнести боялся, ходил с каменным лицом.
Зайдя в квартиру, Фёдор бросил ветровку на стул, и никто не прошипел, что для куртки есть определённое место, а дома надо переодеваться в домашнее. Потом он отрезал ломоть булки, густо намазал его купленным вишнёвым вареньем, а сверху положил толстый кусок колбасы. Алка бы сейчас в обморок упала от такого завтрака, а Фёдор только облизывался – в детстве, когда родители отправляли его на летние каникулы к бабке, он всё время просил бутерброд с колбаской и вареньем. И сейчас на него повеяло детством, правда, колбаса тогда была ароматнее и вкуснее, а варенье бабушка сама варила. Фёдор налил себе кофе и блаженно закурил. «Только сегодня с сигареткой на кухне расслаблюсь, - подумал он, - а то не выветрится, крику будет…» Взгляд его упёрся в крошки на столе. «Я тебе не прислуга за тобой везде убирать. Трудно со стола вытереть?» - передразнил он жену. «Крошки лежат, и я пойду, полежу», - пробубнил он себе под нос.
Лёжа на диване, потягивая заранее припасённое пиво, Фёдор бездумно нажимал кнопки на пульте телевизора. Картинки сменяли одна другую, и ему было хорошо: он делает то, что хочет, а не то, что надо. И кому надо? Не ему же, а Алке. Блаженное состояние прервал звонок мобильного.
- Федя, мы прошли границу, - доложила жена. – Чем занимаешься?
- Телевизор смотрю, - честно ответил Фёдор.
- Смотри, не балуй там, порядок поддерживай, чтобы я Италией насаждалась, а не думала, как ты там без меня.
- Отдыхай, Аллочка. Всё будет нормалёк. Целую.
«Больше звонить не должна - роуминг дорогой», - подумал он и открыл вторую бутылку пива. Только успел сделать хороший глоток, как телефон зазвонил снова.
- Федь, проводил? – из трубки раздался зычный бас друга Кольки.
- Проводил. Уже с границы звонила, - весело отозвался Фёдор.
- Тогда время терять не будем. Моя сегодня на сутках. Собирайся к Дымову на дачу. С меня мясо, с тебя водка.
- Я ещё не успел одиночеством насладиться. К тому же пива выпил уже.
- Фёдор, у тебя всего десять дней. Нужно ловить каждое мгновение, к тому же суббота. Поедем на автобусе. Дымов уже дрова заготовил. И кое-что ещё.
На даче было здорово. Аромат жареного мяса щекотал ноздри. Друзья под огурчики-помидорчики уже успели приговорить полбутылки водки, когда к дому подъехало такси, и оттуда вылезли три особы женского пола.
- Мужики, встречайте девочек, - проворковал хозяин дачи. Фёдор взглянул на вновь прибывших. Все «девочки» были где-то почти пенсионного возраста.
- Федька, не кривись, самому уже скоро шестьдесят стукнет. Где моложе-то взять? – сказал Николай, когда после ритуала знакомства хозяин пошёл показывать «девочкам» дачу.
- А этих где надыбал?
- Где-где, на сайте знакомств. Дымов у нас холостой. Он там постоянно пасётся. Дымовская, наверное, пухленькая блондинка, он таких любит. Я себе рыженькую приглядел, а тебе тогда бойкую эту, Киру.
- Сдалась она мне. Я столько не выпью, - пробубнил Фёдор, бросив взгляд на крупную коротко стриженную брюнетку, а сам подумал: «Шашлычка поем, дёрнем еще с ребятами, а последним автобусом смотаюсь».
Шашлык получился: пальчики оближешь! Дамы ещё с собой салатиков разных вкусненьких привезли. Пришлось за добавкой бежать в поселковый магазин. «Девочки» оказались без комплексов: пили наравне с мужиками, рассказывали матерные анекдоты, пели песни. Последний автобус был забыт напрочь.
Проснулся Фёдор с первыми петухами, до ломоты в зубах хотелось пить. Рядом лежала Кира в чём мама родила. Он с трудом отыскал плавки. Смутно припомнилась безумная ночь. Кажется, он изображал из себя героя-любовника. Женщина причмокнула во сне, Фёдору стало не по себе. Он тихо собрал манатки, оделся, попил ледяной воды из колодца и побрёл на автобусную остановку. Дома завалился спать и продрых до обеда. Разбудила его эсэмэска: «Федюня, ты почему убежал? Нам было так хорошо вместе. Целую». Сначала он не хотел отвечать, но подумал, что это будет некрасиво по отношению к женщине, с которой провёл ночь, решил отписаться: «Кира, извини, дела». Должна понять, на этом их отношения и закончились, вряд ли он что-то пообещал женщине. Зачем-то номер телефона дал… Напился. Дисквалификация полная.
Вечером ворвался Колька с пивом и таранькой.
- Федька, ты чего сбежал? Неудобно перед девочками. Они старались. Алку боишься? Так у неё все дороги сейчас ведут в Рим.
- Да нет. Болезнь у меня птичья появилась – перепил называется.
- Давай как раз подлечу, - Колька откупорил бутылки с пивом и с наслаждением глотнул. – Ты думай лучше, что дарить Кире будешь.
- Дарить? – Фёдор поперхнулся. – В честь чего?
- Ну ты, друг, даёшь, - возмутился Колька. – Мы же завтра к ней на днюху идём. Забыл?
Что-то смутно припомнилось. Кажется, речь шла о полтиннике, он ещё тогда подумал, что женщина годков пять убавила.
- Ладно, цветы возьму, подумаю, что ещё купить. Мне ж потом перед Алкой отчитываться, куда деньги потратил.
- Прорвёмся, - Колька допил пиво. – Ну, я побежал, а то сегодня моя дома. В общем, завтра с работы прямо к Кире. Вот, возьми, - у Фёдора в руках оказался листок с адресом, написанным твёрдым чётким почерком.
На следующий день в обед Фёдор забежал в магазин напротив, измучил продавщицу и в конце концов выбрал шкатулку, стильную, но не очень дорогую. Специально решил ехать на машине. Добираться почти на другой конец города, хотя основная причина была не в этом. За рулём, значит, пить не будет, а по трезвой больше глупостей не наделает.
Да не тут-то было. Уговорили на коньячок. И хотя пил немного, пришлось-таки остаться. Эту ночь он запомнил. И надо сказать, ему понравилось. С Алкой в последние годы секс чисто по расписанию по субботам – всё как по нотам. А тут разнообразие какое-то. Да ещё мысль давно подтачивала, что не так долго осталось этих мужских утех. Колька вон ни одной юбки не пропускал, а Фёдор жене не изменил ни разу. Ещё годков пять, возможно, осталось, а он так толком ничего и не попробовал…
Утром проснулся от приятного запаха, доносящегося из кухни. Со стола манила тарелка аппетитных блинов. В весёленьких вазочках радовали глаз сметана, варенье, топлёное масло, мёд. Хозяйка с улыбкой пригласила к завтраку. Её крупный нос в чёрных угревых крапинках уже не казался таким неприятным. Фёдор с удовольствием поел. Запил ароматным чаем. Не привык к такому сервису. Алка обычно убегала на работу раньше него, и он утром давился пресными бутербродами, запивая дешёвым растворимым кофе, потому как заваривать настоящий было лениво. По привычке собрался помыть за собой тарелку, но Кира возразила:
- Что ты, Феденька, я сама. Ты с работы-то приезжай, курочку-гриль приготовлю. Я сегодня на рынок смотаюсь, палатку свою проверю, посмотрю, какого товару подвезти да выручку заберу, - говорила Кира, пока Фёдор наслаждался травяным чаем с мёдом. – У меня там знакомая свежих курей привозит, это тебе не «ножки Буша». Во сколько ждать-то?
- Ну, я не знаю… Мастерская у нас до семи вечера работает, но, если клиентов не будет, можно и пораньше смотаться.
- А ты позвони, как поедешь, чтобы прямо на горяченькое. Коньяк со вчерашнего остался. Если хочешь, пива куплю.
- Да что ты, Кира, не суетись.
На работе Фёдор раздумывал, ехать к Кире или домой. Решил: хватит «кобелировать». Прикинул, что в холодильнике пусто, забежал в магазин, подошёл к прилавку с пельменями и вдруг отчётливо понял: совсем не хотелось этого теста с горошинкой мяса, а вот курочку-гриль отведал бы с удовольствием. Горячую, с хрустящей корочкой, с картошечкой да под коньячок, аж желудок свело.
Вечером он уже чувствовал себя в Кириной квартире, как дома. И ехать на другой конец города желания не было никакого. К тому же утюг Кира просила посмотреть и полочку в ванной прикрепить. Так прошла неделя.
В выходные вся компания, кроме Кольки, опять собралась у Дымова на даче.
- Кто со мной на рыбалку? – кинул клич Дымов.
- Мы с Феденькой, - тут же откликнулась Кира. – У тебя удочки для нас найдутся?
- Этого добра на всех хватит.
Блондинка с рыжей (Фёдор так и не запомнил их имён) остались готовить ужин. Фёдор с Кирой накопали червей целую консервную банку. Он представил Алку, берущую червячка своими тонкими ухоженными пальчиками с наращенными ногтями, и прыснул со смеху. Сколько же лет не был на рыбалке? Уже более тридцати, как с Алкой познакомился. Он умудрился за эти годы забыть непередаваемое ощущение, когда задрожит поплавок, задёргается и скроется под водой, а потом подсечка, и вот оно – рыбацкое счастье! А на рассвете, пока вода не колышется, солнышко только угадывается, когда светлеет на востоке, птички поют, приветствуешь рождение нового дня… Память о деревенском детстве вырвалась наружу, стоило только взять в руки удочку, поплевать на червячка и увидеть движение поплавка.
Карасиков мелких наловили втроём целое ведро.
- Дымов, мы так всех окрестных кошек накормим, - смеялся довольный Фёдор.
- Не, Федь, кошки пусть не мечтают. На щуку завтра пойду.
- На зорьке? Возьми меня с собой, - просительно заканючил Фёдор.
- Федь, да нет проблем. Странно, никогда не думал, что ты рыбалку любишь, - удивился друг.
Утром Кира увязалась за ними. Как ребёнок, радовалась каждой пойманной щучке, фотографировала улов. Фёдор давно не был так счастлив. А в полдень начал собираться домой.
- Извините, друзья, но надо. Завтра моя «итальянка» прибывает. Прибраться, приготовить чего-нибудь, квартиру проветрить, а то разведёт тягомотину и больше никуда не поедет.
Кира погрустнела.
- Федь, ты мне позвони. Надеюсь, сможешь вырваться.
- Не знаю, Кира. Для тебя ж не секрет, что я женат. Спасибо, что подарила мне эти десять дней.
На следующий день вечером Фёдор встретил Аллу. Они пили кьянти, и жена с восторгом рассказывала об итальянском вояже. Он старался не смотреть ей в глаза, боялся, что Алла всё поймёт.
Жизнь вошла в обычную колею. Кире не звонил. Алла была ещё в отпуске, но блинов по утрам ему всё равно не жарила. От Киры пришла эсэмэска: «Феденька, я скучаю. Целую». Он не ответил. В пятницу всё-таки решил ей позвонить с работы, но обнаружил, что сел аккумулятор в мобильнике, а зарядку не взял.
Дома Алла собирала только недавно разобранный чемодан.
- Ты куда опять собралась? – удивился Фёдор.
- В Питер, к дочери. А ты пока тут разберись со своими скучающими. Подумай, как делить квартиру будем. Приеду – подам на развод, - Алла говорила зло, поджимая тонкие губы. – И отдай мой телефон.
Фёдор не знал, что сказать. Телефоны, дурак, перепутал. Когда-то по акции купил два одинаковых. Видно, собираясь на работу, случайно схватил мобильник жены.
- Подумаешь, за тридцать лет впервые мужик налево сходил, - Фёдора понесло. – Зато я на рыбалке был. Знаешь, где твои концерты классической музыки у меня сидят. Только пилишь и пилишь меня. Надоело. Подкаблучником сделала. Как будто и дома у тебя школа, а я твой нерадивый ученик.
- Значит, радуйся. Больше пилить не буду. Считай, что мою школу ты окончил. Делай, что хочешь. Но к моему приезду постарайся решить вопрос с квартирой, - в голосе жены звучали стальные нотки, а это не предвещало ничего хорошего.
Приехало такси. Алла с силой хлопнула дверью.
Фёдор лёг на диван, включил телевизор. Промаялся весь вечер и полдня субботы. А потом позвонил Кире:
- Кир, от меня жена ушла.
- Ты хочешь от меня сочувствия?
- Не, какое сочувствие. А ты как ко мне относишься?
- Понимаешь, Федя, я никогда не была замужем. А за эти десять дней мне показалось, что у нас семья. Ты такой, не знаю, как сказать. В общем, мужик настоящий, рукастый.
- Давай вечером встретимся, в кафе посидим, поговорим.
- Конечно, Феденька, - Кира явно обрадовалась.
«Развод так развод. А я на Кире женюсь. Красота в нашем возрасте значения не имеет, зато блины на завтрак. И рыбалка по выходным. И секс в любое время», - рассуждал Фёдор, покупая в ювелирном колечко.


***
За освободившимся соседним столиком расположилась пара. Приятно было поглядеть на стройную женщину с королевской осанкой. Фёдор отвлёкся. Потом снова попытался представить, как будет делать предложение Кире. Хоть он ещё не развёлся, но, можно сказать, уже свободный человек. Алка слов на ветер не бросает. Вернётся через пару недель – житья не даст.
Фёдор взглянул в окно. Кира шла тяжёлым шагом, казалось, грудь плыла впереди. Нос тоже не отставал. Он посмотрел на женщину за соседним столиком, та заметила его взгляд и улыбнулась. Чем-то напомнила Алку. Такая же красивая, миниатюрная, независимая. Фёдор вздохнул: «Тридцать два года жизни псу под хвост… А дочь? А внучка? Да и вообще… Если из-под Алкиного изящного каблучка вырваться не мог, то из-под этого танка – и подавно».
Он бросил на стол сто рублей за кофе, быстро встал и скрылся в курилке. Как только Кира вошла в зал, не заметив Фёдора, он выбежал из кафе. Отдышался, набрал номер начальника:
- Слышь, Трофимыч, дай с понедельника неделю в счёт отпуска. Очень надо.
- Очумел!? Работать кто будет? – далее следовали непечатные слова.
- В Питер мне надо. Алка разводиться надумала. Я тут слегка с катушек, понимаешь, седина в бороду... Она к дочери поехала. Попробую помириться, мож, дочь с внучкой помогут, - сбивчиво объяснял Фёдор.
- Ладно, Федя, - проворчал начальник. – Но только неделя, имей в виду.
- Спасибо! – прокричал Фёдор в трубку и рванул в кассу аэрофлота. На миг представил, как Кира одиноко сидит за столиком, и отключил мобильник.

Мне понравилось,Га! Молодец!!!

Мне тоже понравилось, Галь, вот тебе и вся мужская психология - блины по утрам и чтоб не "гавкала". Впрочем, с женской психологией тоже далеко не всё в порядке, но сейчас не о этом речь.

Галя, и я с интересом прочитала. Но мне кажется, ты описала ситуацию всё-таки с женской точки зрения. Или мне просто трудно представить как бы мужчина думал.

Что-то тоже захотелось шашлыка...

Ле, Натка, Светочка, спасибо большое, что прочитали и откликнулись.
Свет, мож, кто из мужчин откликнется, скажет, как оно. Я думаю, что всё-таки правильно поняла мужчину-подкаблучника. Одно могу сказать: пока на нашем форуме у меня будет хоть один читатель, буду размещать свои рассказы.

Наверное жизненный рассказ, Галина)) Только я в другой реальности живу))

Леш, конечно, это рассказ о немолодом подкаблучнике. Тут вопрос в другом: мог ли вообще мужчина так рассуждать?

Я не могу за всех мужиков рассуждать, но с моей точки зрения - путь к сердцу мужчины через желудок)) Полная абстракция. Да и подклаблучники это те, кто именно и любит свою ненаглядную. Так?))

Алексей пишет:Да и подклаблучники это те, кто именно и любит свою ненаглядную. Так?))

Я думаю,что не совсем так. Можно любить свою ненаглядную и не быть подкаблучником...

Это ты про мачо, Лена?))

Любовь ли, привычка ли, но желудок этот бой проиграл.

Алексей пишет:Это ты про мачо, Лена?))

Нет, Леша, не про него. Слово "мачо" я воспринимаю только в его прямом значении: "самец"! А Самец подкаблучником быть не может. Ему все равно кого "любить"!

Не каждый сможет выключить мобильный телефон - мне кажется это стержень рассказа. А всё остальное... Всё остальное - это жизнь.

Все правильно,Галь,все как в жизни...

Танюша, рада, что ты появилась. Спасибо за отзыв.

Эгонс, Вам спасибо за прочтение и комментарий.

Читал где-то исследования английских ученых, что, по их выводам, женщине, чтобы привыкнуть к мужчине, необходимо быть рядом с ним непрерывно 48 часов. Это заложено природой. Вывод прост, как сибирский валенок: не держать рядом с собой столько времени никого, чтобы потом мучительно с ней не расставаться, либо не отпускать любимую от себя больше двух суток. Кто знает, с кем она проведет эти 48 часов?
Галя, мне рассказ очень понравился - все точно по науке!

Галюнь, спасибо за возможность прочитать твое очередное творение. Просто понравилось, слог хороший.

Сережа, Надюшка, спасибо! Я очень рада, что меня читаете.

Этим дурацким словом - подкаблучник, называют мудрых мужей, которые считают, что так называемая независимость, попойки с друзьями и скандалы с женой ради "самоутверждения", ничего не стоят. Куда важней бережливое отношение к жене, уважение и понимание. Друзья не вырастят твоих детей, работа не спасёт от одиночества и не приготовит обед...
Да, привычка сильная мотивация для семейных пар. Многие не разводятся именно потому,что привыкли, знают всё наперёд. А новый партнёр, это рискованно... пусть болото, но привычное! Вот это и сработало у Галюниного Фёдора.
Славный рассказ получился, Галюнь! Прочитала и улыбнулась - очень мужская логика у твоего героя.)))

Галюнечка, спасибо! Особое спасибо за мужскую логику.

Да, ладно тебе! Просто живу давно, как говорит наш Юрочка!)))))))))

Прочитала на одном дыхании! Понравилось очень, очень!Жизненно!

Спасибо, подружка!

Ещё одна рассказка. Сегодня только закончила, сырая ещё. Никак с названием не определюсь, может, кто что дельное предложит, ещё день остался, а пока рабочее

«А дождь идёт, а дождь идёт…»

Молодой задорный дождь весело прыгал по московским улицам, постепенно набирая силу. И уже где-то на юго-западе столицы заматерел и превратился в настоящий ливень.

Баба Ганя ёжилась, втягивала голову в плечи, чтобы струи дождя не попадали за воротник старенькой одежонки. Да только куда там! Ничего не помогало. «Хоть бы кто-нибудь зонтик выкинул», - подумала женщина. И тут, словно по заказу, порыв ветра вывернул зонт в руках импозантного мужчины. Он чертыхнулся, но был уже близко от своей машины, и ещё вполне приличный зонт полетел в урну. Баба Ганя изловчилась, поймала вожделённый предмет, в котором всего-то пара спиц сломалась, но под ломаным зонтом уже сверху не капало. Зато под ногами хлюпало и чавкало, старые башмаки, видать, скоро развалятся.

Но баба Ганя не унывала. Ливни она с детства делила на три категории: добрые, злые и обыкновенные. Дело в том, что все знаковые события в её жизни, так или иначе, были связаны с дождями. Злые виделись ей чёрными, они вызывали тревогу и предчувствие беды. Зато добрые казались светлыми и дарили надежду.

Сегодняшний, хоть и сильный, был светлым, и настроение улучшилось: раз дождь добрый, значит, что-то в её жизни изменится к лучшему. Очень давно она не ощущала надежд на перемены в судьбе. Все дожди были какими-то серыми и нудными.

По дороге баба Ганя вспоминала свои знаковые ливни. Добрых было больше, чем злых, но злые оказывались сильнее, и боль оставалась надолго.

Тогда ливень был просто ужасным, и в первый раз маленькая Ганя почувствовала, какой он злой. А потом рыдала бабушка, соседки гладили её по голове и жалели, было много еды, а портреты родителей почему-то перевязали чёрной ленточкой и занавесили все зеркала в доме. Ганя заплакала и стала требовать маму, а бабушка прошептала ей на ушко: «Всё образуется, кроха, мама и папа будут смотреть на тебя с облачка». И всюду витало пугающее слово «авиакатастрофа». То был очень страшный злой дождь.

А когда исполнилось ей восемнадцать, пролился самый добрый ливень. Ганна жила в Жданове, в частном секторе у бабушки. Родительскую квартиру на улице Зелинского они сдавали, пока девочка училась в школе – на то и жили. После окончания школы Ганя пошла работать курьером на «Азовсталь» и переехала к себе. Она никак не могла решить, кем хочет стать по жизни, потому как нравилось ей петь, а музыкального образования не было. Но зато пела она так, что никого песня равнодушным не оставляла.

Тогда, на День металлурга, в парке на летней площадке был концерт художественной самодеятельности. Ганна пела «Нiч яка мiсячна» и полностью отдавалась песне. А когда открыла глаза, с удивлением увидела: зрители-то все разбежались: июльский дождь так разыгрался, что потоки воды бушевали между скамейками. И только один мужчина громко хлопал, стоя рядом со сценой. Он промок до нитки, но явно не спешил убегать от дождя. Ганя протянула ему руку и помогла взобраться на сцену.

- Вы же совсем промокли. Не дай бог, простудитесь.

- Но вы так пели, будто всю душу мне наизнанку вывернули. Я… - мужчина вытер капельки воды со лба. – Я никогда не слышал вживую такой чарующий тембр голоса. Всегда пытался представить, как пела Полина Виардо, а теперь думаю, что именно так.

Ганна с интересом разглядывала мужчину: худенький, небольшого роста, похож на взъерошенного цыплёнка, не молод - явно где-то за тридцать. Она застеснялась своих пышных форм. Но, увидев, что мужчина дрожит в мокрой, прилипшей к телу одежде, Ганна вдруг сказала:

- Вы действительно простудитесь так. Пойдёмте ко мне, хоть просохнете, а я вас горячим чаем с мятой напою. Меня Ганной зовут. А вас?

- Пётр, – он неуверенно пожал плечами. - А удобно ли?

- Почему нет? – Ганя сама себе удивлялась.

Они пили чай с мятой и конфетами. Пётр рассказывал ей про Полину Виардо. Ганна заворожено слушала, а он улыбался. Они засиделись за полночь. Пётр засобирался.

- Вас же в гостиницу не пустят, пока доберётесь. Оставайтесь. Я вам на кухне постелю, - робко предложила Ганя. – А завтра утром вместе на завод поедем.

Пётр приехал из Москвы в командировку на их завод, налаживал какое-то новое оборудование. Ей было восемнадцать, ему – тридцать три. Он тогда забрал свои вещи из гостиницы и месяц жил у неё. Ганна как будто вновь услышала его слова, ведь запомнила всё, даже интонацию:

- Ганечка, так вышло в жизни, что встретил я шесть лет назад не ту женщину. Молодым ещё был, горячим. И женился по необходимости. Сыну Лёнчику пять лет. Но поняли – вместе нам не жить. Разные мы. А ты, как солнце, осветила мою жизнь. Голосом своим приворожила. Я увезу тебя в Москву. Ты согласна?

Конечно, она была согласна и долгих три месяца, пока от Петра не было весточки, прокручивала в памяти тот разговор перед его отъездом домой.

***
Ганна спустилась в подземный переход. Лариска уже была на месте, настраивала гитару. Ничего не изменилось. Также рядом сидела на подстилке молодуха Анна с чумазым мальцом Павликом и с плакатиком: «Люди добрые! Помогите собрать денег на операцию ребёнку - кровиночке моей», правда, Ганя знала, что Павлик вовсе не сын Анны, а сирота, сбежавший из детдома, а сама якобы мамаша – вышедшая в тираж проститутка. Был здесь и безногий Серёга в инвалидном кресле – ветеран-афганец, как-то проболтавшийся, что ногу потерял по пьянке, а рядом с Афганом и близко не был. «Ладно, - подумала Ганя, - ещё целый день впереди». Подошёл Слон.

- Опаздываешь, баба Ганя, смотри – накажу.

- Так дождь на улице.

- А по мне хоть дождь, хоть снег. Дисциплина должна быть.

Ганна слышала, что Слон раньше был учителем физкультуры. А теперь вот являлся смотрящим за ними, «работающими» в переходе.

Унизительно, конечно, но не на самом дне была Ганна. Занималась любимым делом, хоть и в подземном переходе. Она пела. И приносила своим пением немалый доход Слону или кто там был над ним. Ей же с этих доходов оплачивали съёмную малюсенькую квартирку на Юго-Западе столицы и кормили, не деликатесами, конечно, но и с голоду не помирала. Надо бы дырявые башмаки заменить, но Ганна стеснялась попросить об этом Слона.

Ганна запела, и песня эта вдруг сама всплыла из памяти: «А дождь идёт, а дождь идёт, и всё вокруг чего-то ждёт». Лариска ей подыгрывала на гитаре. Прохожие стали останавливаться, в коробку полетели десятки, полтинники, сотни, реже доллары и евро.

***
Тогда, ещё в прошлом веке, в городе, названия которого уже нет на карте, Ганя думала, что не дождётся своего Петеньку, такого умного, такого романтичного, такого родного. Он обещал, что разведётся с женой, решит квартирный вопрос и придет за ней. Но прошло три месяца, а ни его, ни письма так и не было. Ганна уж и ждать перестала, только вспоминала всё в мельчайших подробностях. Осень стояла засушливая, а в последний день октября разразился ливень. И так легко стало у Гани на душе, так легко, как будто добрый волшебник позаботился о ней. Она шла с работы и улыбалась, даже не удивилась, когда около подъезда увидела Петра, лишь обрадовалась.

- Ганечка, всё в порядке. Мы можем ехать. Извини, что не писал – адрес не знаю, помню только, куда идти по улице Зелинского, а телефона у тебя нет. Ноги сами сюда привели. Или сердце. Квартиру вот разменял. Жене с сыном однокомнатная, мы пока в коммуналке поютимся, а денег заработаю – обменяем на квартиру с доплатой.

- Знаешь, думаю, у нас будут деньги…

Уговорила Ганя бабушку переехать в её квартиру, а домик продать. Так что не с пустыми руками приехала Ганна в Москву. Обменяли комнату на кооперативную «двушку», хоть и на окраине, но зато свою.

Жили они душа в душу, вот только детей не было. Долго ходила по врачам, да всё бестолку. Пётр работал, ездил в командировки, а Ганна занималась домом.

Однажды в дверь позвонили, и на пороге появилась импозантная женщина с маленьким ребёнком. Не поздоровавшись, по-хозяйски зайдя в квартиру, сказала:

- Ишь, муженёк бывший, нас с ребёнком в маленькую квартирку отправил, а сам в «двушке» жизнью наслаждается с молодухой. Где он?

- В командировке, - растерялась Ганна.

- Не боишься, что ещё помоложе тебя привезёт?

- Я ему верю.

- Да мне начхать. Но у меня обстоятельства. Я уезжаю за границу на год, Лёнчик будет жить с отцом.

Женщина втолкнула в комнату мальчишку, поставила небольшой чемоданчик. И удалилась, оставив зарёванного ребёнка застывшей в ступоре Ганне.

Через год мамаша не вернулась, правда, не очень часто звонила и деньги иногда высылала. А Ганна прикипела к Лёнчику, как к родному. Он её называл мамой Ганей. А как иначе? И в школу она мальчонку повела, и с болячками справлялась, и колыбельные ему пела, когда он поначалу уснуть не мог. Девять лет рос на её глазах Лёнчик. Потом вернулась мамаша. Пётр не отдавал ребёнка, да и мальчик не хотел уезжать, но бывшая жена подала в суд, который был на стороне родной матери. Надавила на жалость, мол, одинокая такая, всё время о сынке думала, когда по чужим странам скиталась. Для его же светлого будущего деньги зарабатывала, а сынок не может жертву оценить. Очень Пётр переживал, сердце барахлить стало. И Ганна места себе не находила. Лёнчик к ним приходил часто, но видела она – потух взор у мальчишки.

***
Подошёл Слон с каким-то мужиком.

- Вот, Ганна, знакомься, это Петрович. Будет тебе подыгрывать на гармошке.

- А как же Лариска?

- Да ей чего? Она тут развлекается. Живёт с родителями. Сегодня здесь, завтра надоест. А Петровичу работа нужна. Да и песни твои под гармошку лучше будут звучать, чем под гитару.

Привыкла она к Лариске. Хорошая девчонка. Но со Слоном не поспоришь. Она вообще не умела спорить. И отстаивать свои права никогда не умела. И здесь оказалась именно поэтому.

***
В девяностых годах жить стало тяжело. Петра уволили с работы – не нужен стал специалист. Всё кругом рушилось, и металлургическая отрасль тоже. Жданов стал Мариуполем и в конце концов оказался в другом государстве. Бабушка умерла, не успев приватизировать квартиру, и последняя связь с родным городом была утеряна. Пётр устроился охранником на платную автостоянку. Ганна тоже хотела идти работать, но без специальности и опыта её никуда не брали. Только Лёнчик радовал – поступил в МГУ на бюджетное отделение юридического факультета.

Ганна простыла и сидела дома, на улице шёл дождь, она выглянула в окно, и сердце захолонуло – всё было черным-черно, в висках застучало: «Злой дождь, очень злой. Не к добру это…» Телефонный звонок прозвучал взрывом в тишине квартиры.

- Ганна Степановна? – металлический голос в трубке прогремел как приговор. – Ваш муж Пётр Ефимович Громов скончался в городской клинической больнице. Инфаркт.

Дальше она смутно помнила, как позвонила Лёнчику. Он и занимался похоронами. Ганна находилась в полной прострации. Как же так? Ведь Пете ещё и пятидесяти не было. Девять дней чёрный дождь лил, не переставая. Лёнчик так за неё боялся, что не отходил от своей мамы Гани. Потом она немного пришла в себя, почти каждый день ездила на кладбище. Сороковины отметили вдвоём с Лёнчиком.

- Мама Ганя, я уезжаю на практику. Как ты тут без меня? Может, остаться?
- Что ты, милый, поезжай. Я ничего. Завтра начну хоть какую работу искать.

- Я скоро окончу универ, устроюсь на работу. А пока и помочь не могу, - сокрушался Лёнчик.

- Поезжай, сынок. Я справлюсь.

Не справилась. Пришла с кладбища, но её ключ не подходил к замку почему-то. Вдруг дверь открылась, и Ганна с удивлением увидела бывшую Петину жену в своей квартире.

- Что стала? – вызверилась женщина. – Иди, вещички свои собирай.

- Да вы что? Это моя квартира.

- Ошибаешься, дорогая. Это теперь квартира моего сына – Петькиного наследника. Он мне ключи дал, чтобы я замок сменила, пока в отъезде будет. Ты-то какое отношение к Петькиной квартире имеешь? Ты никто, и звать тебя никак. Не жена, а полюбовница.

Отношения свои Ганна с Петром не оформляли. Жили в любви и согласии и не задумывались над бумагами. Правда, Пётр незадолго до смерти говорил, что надо бы в ЗАГС сходить, чтобы потом обвенчаться. Не успели.

- Но вы же знаете, что мы вместе с Петей покупали эту квартиру.

- Да ладно! Петькина это квартира, кооперативная, на него и оформлена, а ты здесь только прописана. Но ничего, через полгода я тебя отсюда выпишу. И имей в виду, ни один суд тебе не поможет. Так что собирай вещички, я жду, - и зло добавила: - Не будешь же ты у Лёнчика под ногами путаться. Он взрослый уже, ему семью свою заводить надо.

- Это он так решил? – Ганна не могла поверить в то, что слышала из уст этой неприятной женщины.

- Конечно, он. Не отказываться же от отцова наследства ради бабы, которая увела отца из семьи. Давай, давай, шевелись.

Ганна, как под гипнозом, собрала самое необходимое в старый чемодан. Хорошо, хоть вспомнила про документы и сберкнижку (позаботился Петя – на её имя оформил) и вышла из своего дома в никуда. Её преследовал чёрный злой дождь.

Первую ночь провела на вокзале. А ехать ей было некуда. Самое страшное было остаться совсем одной в этом мире. На следующий день сняла комнату. Деньги на сберкнижке ещё были. Но работу так и не нашла. Как-то забрела в этот подземный переход. И запела. Тут Слон и взял её под опеку. Ганна не считала годы, которые мелькали сменой сезонов, но дожди были какими-то серыми, ничего не предвещающими.

***
- Знаешь, Лариска, сегодня произойдёт что-то хорошее, возможно, невероятное. Не переживай, что Слон тебя выпроваживает.

- Баба Ганя, мне мамка не разрешает дома на гитаре играть, ругается. И денег не даёт.

«Баба Ганя, - подумала Ганна. – Павлик назвал так, и прикрепилось. А ведь я не старая совсем, запустила себя с этой жизнью».

- Не зови меня бабой, Лариса. Я просто выгляжу так, потому что не ухоженная. Но всё изменится.

- Слушай, баба, ой, прости, Ганна. Там паренёк симпатичный уже долго стоит и глаз с тебя не сводит. О, сюда идёт.

Ганна уже ничего не слышала, только видела Лёнчика. Он шёл к ней и улыбался.

- Мама Ганя, как же долго я тебя искал, - он взял Ганну за руку и повёл из перехода на улицу, где не унимался добрый дождь. За ними поплелась Лариска. Вслед орал Слон: «Куда собрались? А ну вернитесь!»

- Лёнчик, Лёнчик, - повторяла Ганна.

- Мать сказала, что ты в Мариуполь уехала. Я туда запросы посылал, но ответа не было. Уже не знал, что и думать. А тут у меня машина сломалась, пришлось на метро добираться. Я как голос услышал, сразу понял, что это ты. Просто чудо, что машина не завелась. Хватит скитаться, у тебя квартира есть. Если захочешь, вместе жить будем.

Ганна плакала, слёзы перемешивались с дождём. И Лариска плакала, сунула в руку Ганне бумажку с номером телефона и пошла домой.

- Мама Ганя, у тебя же сапоги кушать просят. Мы потом новые купим, а сейчас… Тут где-то сапожная мастерская, а, да вот она. Пошли, пусть сапожник починит, чтобы до дома добраться, а то, говорю ж, машина сломалась, - Лёнчик говорил, а Ганна плакала и ничего ответить не могла. – Не плачь, мама, теперь всё будет хорошо.

- Знаешь, Лёнчик, - сквозь слёзы заговорила наконец Ганна, - мы когда с твоим отцом познакомились, шли по парку, а у меня каблук сломался. Я шагала по лужам босиком. И тут Петя увидел мастерскую недалеко от входа в парк. Мы туда зашли, он оплатил ремонт, а сам сказал, что на улице покурит. Пока сапожник чинил каблук, я выглянула на улицу, а его там нет. Я так расстроилась, решила, что такая девушка, как я, ему неинтересна. А он, оказывается, за цветами бегал. Запыхавшись, ворвался с охапкой белых лилий, как раз туфли мои готовы были, а сапожник и говорит: «Вся жизнь с ним у тебя, деточка, будет нежна и красива, как эти лилии». Прав был старик, жаль только, что рано ушёл Петя, - слёзы высохли, и Ганна улыбнулась Лёнчику. – Я всё-таки не одна в этом мире.