Любимые, забавные памятники

Да уж... нарЯдили девушку... Лето однако... :D :D :D

А у нас мальчик с собакой провожают пароходы.Стоят они на причале,делом заняты,а всем хочется с ними сфотографироваться.Еле выбрал момент,чтобы сфотографировать.Мальчику то еще ничего,а вот бедной собачке каждый норовит на спину усесться.

Милые и добрые памятники...Спасибо, Григорий и Helena, за интересные новости.

Киев.
Проня Прокоповна, Свирид Петрович Голохвастов и притулившаяся Тайвана :D

А вот я и с Утесовым в Одессе

Это не памятник, но тоже забавно. Народное творчество...сделано из обыкновенной шины от колеса и кусочка арматуры.

Нинуль, а где это такой красавец стоит? Надо же - придумали умельцы! Вот таких птичек нужно из покрышек делать, а не пресловутые клумбы!

Обыкновенная трамвайная остановка. Вернее не обыкновенная, а конечная. Там еще диспетчерская.

Посмотрите, какие забавные памятники мы с дочерью увидели в Питере.
На углу Невского и Малой Садовой улицы находится Елисеевский магазин. Там , где к зданию магазина примыкает следующий дом, на высоте 2-го этажа у большого окна сидит кот Елисей и смотрит вниз, на людей, которые бросают ему монеты:
Кто добросит монетку до кота, тому будет "щастье".
Чтобы коту было нескучно, на здании напротив, тоже на карнизе 2-го этажа стоит кошечка по имени Василиса :
Чуть дальше, уже на земле стоит Фотограф под зонтиком
Его, тоже для "щастья", надо подержать за мизинчик.

Еще памятники Питера.
Если выйти из станции метро "Василеостровская" - прямо перед нами будет пешеходная улица, на которой стоит Конка, запряженная двумя лошадями .
Пройдя немного дальше по улице, можно увидеть сидящего на пушке бравого то ли артиллериста, то ли матроса Василия
Говорят, что якобы он здесь жил и в честь которого и назван остров Васильевским.

Еще одно интересное место в Питере хочу показать. Это улица, которой на карте точно нет - она расположена во дворе знаменитого сквота, который сейчас называется "Арт-центр "Пушкинская 10".

Попасть туда можно через арку дома 53 по Лиговскому проспекту - почти напротив Московского вокзала.Войдя в арку, увидим вывеску Арт-центра, заходим в дверь, спускаемся по лесенке и проходим в железную дверь напротив. Выходим в маленький дворик ,
в котором установлен бюст А.С.пушкину
Над аркой - барельефы "ливерпульской четверки" , вывеска "Улица Джона Леннона"
Чуть дальше расположен офис Джона
На стене нарисована желтая подводная лодка

А ведь на такой конке и ездили когда-то...Теперь вроде как забавно - человек ведёт лошадок, а за ними - вагончик...А сейчас уже - интернет в порядке вещей...

Аничков Мост - прекрасный мост со скульптурами Павла Клодта.

Сегодня прочитала интересную статью журналистки Елены Коровиной из журнала "Караван историй" о его любви, похожей на сказку.

ПЕТР КЛОДТ. ЛЮБОВЬ, ПОХОЖАЯ НА СКАЗКУ «Счастливая заплатка бедного барона»
Эта история похожа на сказку. Да разве мало их случилось в туманном прекрасном городе на Неве? Молодой скульптор барон Петр Клодт, человек бедный, но благородный, полюбил вздорную богатую красавицу, а по нему вздыхала юная «замарашка»...
Уля без сил рухнула на старенький топчан. И как она выдержала сегодняшний день?! С утра Улю гоняли по лавкам — купи банты, ленты, кружева. Потом пришла портниха мадам де Саж, принесла подвенечное платье. Прибежала сестрица Катенька, и началась примерка. Мадам с полным ртом булавок суетилась вокруг. Мать Катеньки, Авдотья Афанасьевна, высокая, полноватая, властная, энергично давала советы. Но Катеньке все не нравилось. Она дулась и на портниху, и на мать. И все трое совсем замучили Улю.
Весь дом вверх дном: как же, младшая дочь известнейшего скульптора Ивана Петровича Мартоса готовится выйти замуж!
На свадьбу денег не пожалели: ведь Мартос — всевластный ректор Императорской академии художеств, автор всенародно любимого памятника Минину и Пожарскому в Москве на Красной площади. Правда, лучшие его дни прошли, он стал капризен и неровен характером. Сам теперь мало что создавал, больше критиковал других.
К поискам жениха для любимой дочки Иван Петрович подошел ответственно — искал человека почтенного, с достатком. Ведь 15-летняя Катенька в жизни мало понимала, зато привыкла жить на широкую ногу.
Однажды Мартос вызвал дочь в кабинет. Катенька вбежала и осеклась — в углу конфузливо переминался с ноги на ногу незнакомый мужчина невыразительной наружности, к тому же в годах. Иван Петрович крякнул и обратился к дочке:
— Вот, милейшая моя телятинка, — старый скульптор любил поесть и порой в ласковом обращении к дочке выказывал свои гастрономические пристрастия, — мой давний друг Василий Алексеевич Глинка, талантливый архитектор и достойный человек, просит твоей руки!
Катенька ахнула и выбежала из кабинета. В коридоре наткнулась на Улю — та вытирала разноцветный витраж — руки тряслись от напряжения — а ну как разобьешь ненароком?.. И тут Катенька врезалась прямо в нее. Уля пошатнулась и, чтоб удержаться, схватилась за витраж. Стекло упало и брызнуло осколками.
Дверь кабинета распахнулась, на пороге возник сердитый Мартос:
— Куда понеслась, Катерина?
Дочь шумно вздохнула и вдруг выпалила:
— Улька стекло разбила!
Иван Петрович взглянул на осколки и снова обратился к дочери:
— Я жду от тебя ответа!
Катенька открыла рот, но не смогла вымолвить ни слова. «Ведь этот Глинка старик. Ему уже 50!» — пронеслось в голове. Из гостиной появилась Авдотья Афанасьевна и зашептала дочери:
— Жених скопил 100 тысяч рублей — деньги громадные! — и все их обещал на тебя записать. Что тут раздумывать?
Катенька вздохнула и покорно опустила голову. Все вмиг повеселели.
— Шампанского неси! — крикнул Мартос жене и повернулся к ожидавшей наказания Уле. — Не дрожи, стекло бьется к счастью!
И вот теперь семья с ног сбилась — все к свадьбе готовятся.
Вечером, проводив портниху, хозяйка Авдотья Афанасьевна приказала позвать Улю:
— Что же ты, Улька, кружева перекрахмалила! И банты плохо отутюжила! Из-за тебя Катенька весь день пронервничала. Даже мадам де Саж удивилась: «Что это у вас девушка такая неумелая да нерасторопная?» А ведь ты, кажется, должна бы стараться! Забыла, что мы с Иваном Петровичем тебя, бедную родственницу, в дом из милости взяли?
Как забыть?! Уля, конечно, помнит. И вправду, умерла бы с голоду после смерти родителей, кабы не Мартосы. Но ведь и она все эти пять лет трудилась не покладая рук, стараясь угодить и сестрице Катеньке, и дяденьке Ивану Петровичу, и самой тетушке. А Авдотья Афанасьевна опять недовольна. Правда, Уля ее почти не слышит от усталости. Ей бы добраться до своей каморки под крышей, лечь на топчан и заснуть!..
...Свадьбу играли в конце мая 1830 года — как раз начинались белые ночи. Церковь Академии художеств, где пышно и торжественно венчались молодые, была украшена белоснежными цветами. Невеста сияла бриллиантами, как радужный цветочек. И то сказать — красавица, глаз не оторвать! Все в церкви только на нее и глядели. А один молодой человек смотрел дольше, вздыхал глубже.
— Это барон Клодт! — услышала Уля чей-то шепот. — Говорят, тоже в мадемуазель Мартос влюблен!
— Да у него же ни гроша! — ответил кто-то сердито. — Был военным, но со службы ушел. Теперь вольнослушатель в академии. Живет впроголодь в полуподвале на Выборгской стороне — все лошадок лепит. А кому они нужны?
Уля перевела глаза на барона: худой, изможденный, одет с той небрежностью, что бывает лишь от большой бедности. Но как он смотрит на Катеньку! Неотрывно, отчаянно. Да если б хоть раз кто так посмотрел на Улю, разве она пошла бы за другого? Да ни за какие капиталы!..
Наутро Катенька с новообретенным супругом приехала к родителям — попрощаться перед свадебной поездкой. Молодая жена куксилась, старик муж конфузливо вздыхал. Кажется, брачная ночь не слишком удалась...
Мартос вызвал зятя в кабинет, и через пять минут Глинка куда-то укатил. Катенька осталась с маменькой кофе пить. Спустя час молодожен объявился и, припав к ручке юной жены, положил перед ней сафьяновый футляр. Катенька открыла и вскрикнула: оттуда брызнул бриллиантовый свет! Колье с браслетом было тут же надето, и задобренная молодая кинулась на шею мужу. А в полдень Глинки отбыли в свадебное путешествие.
Когда волнение в доме улеглось, Уля тайком выскочила из дома. «Полуподвал на Выборгской!» — повторяла она, торопливо шагая по петербургским улицам.
Выборгская сторона — не для богатых, но то, что Уля увидела, заставило ее поежиться. Из подвалов и полуподвалов, которых сотни, несло гнильем и сыростью. Как тут отыскать нужный? Вон у раскрытого окна люди толпятся. Может, спросить? Уля подошла поближе. На окошке красовались раскрашенные фигурки восковых лошадей.
— Почем каурая? А та — пегая? — кричали покупатели. Уля ахнула: барон Клодт прямо из окна торговал своим товаром...
Люди волновались, переругивались, но, в конце концов, толпа схлынула, и Уля подобралась поближе. Лошадок после распродажи не сильно поубавилось... Клодт сидел хмурый. Через окно Уля увидела на столе кусок хлеба и селедочный хвост. Вот и вся еда, а судя по сегодняшней распродаже, больше пока не предвидится.
— Хотите, барышня, всех лошадок за гривенник? — устало спросил скульптор.
Но у Ули и гривенника-то нет.
— Лучше я вам рубашку починю! — вдруг предложила она. — Вон на локтях заплатки поставить надо!
— Это ерунда! — буркнул Клодт. — У меня вся жизнь в заплатках...
Девушка встрепенулась:
— А я вам счастливую заплатку поставлю! Клодт только рукой махнул:
— Валяйте! А я вам парочку лошадок отдам!
Вернувшись домой, Уля застала знакомую сцену: Мартос рассматривал работы учеников академии для отправки в императорскую канцелярию. Николай I требовал ежегодного отчета о трудах «питомцев искусств». И чтобы не ударить в грязь лицом, Иван Петрович всегда тщательно отбирал работы. Их приносили ему домой, он раскладывал картины и скульптурные эскизы по всей квартире и придирчиво осматривал.
— Дяденька Петр Иванович! — осмелев, брякнула Уля. — А работ господина Клодта здесь нет?
Мартос повернулся к ней и отрезал:
— А что хорошего ваш Клодт сделал? Нет, чтобы торжественную статую вылепить в классической или древнеримской манере — с выигрышными позами, благородными драпировками! Так он на лошадках помешался. Я ему говорю — это же все равно что игрушки детям лепить. А он твердит: «Лошади — благороднейшие создания, в их движениях — чистая красота». Вот и поговори с этаким чудаком! А туда же, просил руки Катеньки... Представляешь, Улька, этот нищий всерьез о любви говорил!
И махнув рукой, Мартос вышел.
Уля подбежала к окну, где стоял огромный ящик, почти доверху заполненный работами для отправки в канцелярию императора, разгребла свернутые холсты и положила на дно фигурки клодтовских коней. Под холстами Мартос их не найдет, а вдруг они понравятся императору? Тогда, может, будут у барона на обед не только селедочные хвосты...
Летом 1831 года в Петербург пожаловала ужасная гостья — холера. Мартосы отбыли на дачу, а через пару недель приехала Катенька — в испуге, но без слез. Оказалось, ее муж, архитектор Глинка, умер. Конечно, страшно и жалко, но чего ж горевать — все 100 тысяч теперь Катенькины.
Осторожно и боязливо она выложила свое богатство на стол перед матерью. Авдотья Афанасьевна бережно завернула пачки ассигнаций в чистое полотенце и убрала в сундук. Отдавать деньги в рост, как делали многие, Мартосы не решались...
Наконец эпидемия схлынула, Мартосы вернулись в Петербург, и, пока заново обустраивались, Уля, улучив момент, понеслась на Выборгскую улицу. Сердце стучало, как тяжелый молот, — вдруг Клодта унесла холера?
Но нет, слава Богу, лошадки по-прежнему стоят на окне, а в полуподвале горит фитилек! Забыв обо всех приличиях, Уля ринулась вниз по крутым ступенькам. Клодт, увидев ее, уже открывал дверь. И вот они говорят, говорят и не могут наговориться...
Уля узнала, что Петр Карлович Клодт фон Юргенсбург действительно барон и потомок древних вестфальских рыцарей.
В Курляндии у них был замок Юргенсбург, некогда пожалованный местным герцогом за смелость и верную службу. Позже один из предков Клодта перебрался в Россию, и семья давно уже обрусела. Однако верность и бесстрашие остались их фамильной чертой.
Отец Петра, генерал Карл Федорович Клодт, храбро сражался с Наполеоном, за что удостоился наград и особой почести — его портрет поместили в Галерее героев войны 1812 года в Зимнем дворце. После войны гордый генерал не снес оскорблений начальства и в одночасье умер.
Матушка, Елизавета Яковлевна Фрейгольд, добрейшая женщина, тоже вскоре скончалась. Так что Петру, как и сироте Уле, приходится самому пробиваться в жизни. По настоянию отца стал он артиллерийским офицером, но не лежит душа к военной муштре и здоровьем он слаб. Вот и вышел в отставку, теперь перебивается с хлеба на квас, зато учится любимому делу — непременно станет скульптором.
Рассказала и Уля о себе: что она – Иулиания Ивановна Спиридонова — круглая сирота. Но таким красивым и торжественным именем ее, конечно, никто не зовет. Улькой кличут — и тетенька Авдотья Афанасьевна, и дяденька Иван Петрович, и сестрица.
Петр подскочил как ужаленный:
— Так вы воспитанница Мартосов? И говорите, Катерина Ивановна снова свободна?
У бедной Ули даже сердце зашлось — таким сильным чувством озарилось его лицо...
Через несколько дней, преодолев сопротивление швейцара, Клодт вломился в дом Мартоса и рухнул на колени перед Авдотьей Афанасьевной:
— Вы одна можете устроить мое счастье! Уговорите мужа отдать за меня Катерину Ивановну! Вы же видите — жизнь быстротечна! А я Катеньку буду на руках носить!
Авдотья Афанасьевна аж поперхнулась:
— В уме ли вы, барон? Разве Катенька вам пара? Она же дочь академика и богата теперь, как принцесса. А у вас в кармане блоха на аркане да вошь на цепи! И перспектив никаких. Кто за вас пойдет? Разве бесприданница вроде нашей Ульки Спиридоновой? Вот к ней и сватайтесь. Ее отдадим!
Странно вздохнул молодой барон, и еще более странно передернулось его лицо.
— Отлично, добрейшая Авдотья Афанасьевна! — хладнокровно проговорил он, вставая с колен. — Коль отдаете, я возьму!
Свадьбу назначили через месяц. Мартос отнесся к событию на удивление серьезно, пригласил знатных гостей. Катенька идти на свадьбу отказалась, сославшись на то, что в трауре. Да и к чему ей чужие свадьбы? Этот бесчувственный барон после ее отказа должен сердечные раны залечивать, а он за Улькой, прислужницей, увиваться вздумал. Тот еще гусь оказался. Хорошо, что маменька ему отказала!
Улю привезли в церковь еле живую. Народу набилось под завязку. Все ждали жениха, гости перешептывались. Авдотья Афанасьевна хмыкала:
— Не придет он! Кому охота нищую брать?!
Вдруг церковный сторож крикнул:
— Тут какой-то оборванец на свадьбу рвется! Говорит, что жених...
— Впусти! — вздохнул Мартос.
Уля очнулась, вспыхнула, кинулась к Клодту:
— Петя! Что ж так долго?!
— Да вот, наряжался на свадьбу... — замялся Клодт. — Заплаты на обшлага ставил, да все одно криво...
Уля покраснела:
— Я уж подумала, не придешь... Опять к Катеньке свататься решил...
— Да вся моя любовь к вдовушке Глинке в одночасье, словно чулок с ноги, снялась! К чему мне избалованная дочка академика? Разве не видишь, Уленька, сколько у меня заплат? Твоей изнеженной сестрице век не залатать. Только ты справишься!..

Продолжение рассказа о Клодте.
Утро на следующий день после свадьбы выдалось ясным, праздничным. Уля выбежала из полуподвала и подставила лицо солнечным лучам. Вскоре вышел и Петр, виновато отводя глаза. В доме, как обычно, лишь селедочный хвост — вот и вся еда. Петр вздохнул: Уленька у Мартосов хоть из милости жила, но все же не голодала. По утрам чаи-кофеи распивала. А у него в подвале — только вода...
Тем временем молодая жена уже хлопотала по дому, окна открыла — свежий воздух впустить. Чего тут только нет — и рисунки, и муляжи лошадиных голов, с которых Петя своих коней срисовывает, даже скульптуры. Немного разобралась (главное — ничего не испортить!) и стала в комод свое приданое складывать. А там... Среди белья рубль серебряный сверкнул, потом другой, третий... Всего двенадцать целковых! На этот старинный обычай — класть в белье новобрачных серебро — Уля и не надеялась. Теперь можно в лавку сбегать — хоть чаю, хоть кофею купить. И сахару, и сдобных булок!
Не успели молодожены чаю откушать, в дверь кто-то забарабанил. Уля испугаться не успела, а в полуподвал уже вломился щегольски одетый военный. Петр таких только в детстве видывал, когда с отцом-генералом жил.
— Барон Клодт фон Юргенсбург здесь проживать изволит? — загремел гость.
Уля на всякий случай к мужу метнулась: мало ли чего ему от Пети надо? В руках Ули вмиг оказалась кочерга. А вояка свое трубит:
— Его Императорское величество, увидев ваши конные скульптуры, пожелал пригласить вас в Гвардейский манеж!
Тут уж Клодт удивился:
— А где император мои скульптуры видел?
— Не могу знать! — отрапортовал офицер.
Тут Уля вспомнила, как тайно подложила Петиных лошадок в ящик для отправки в Зимний дворец и подписала на бумажке: «Работы барона Клодта».
От Николая I Петя вернулся радостный, окрыленный. Подхватил Улю на руки, закружил по комнате:
— Ты принесла мне удачу!
Оказалось, царь, заядлый лошадник, был поражен тем, сколь верно получились «коняшки Клодта», и поручил изваять шестерку коней для колесницы Славы на Нарвских триумфальных воротах, даже показал в качестве образца жеребцов, только что привезенных из Англии. И главное — велел секретарю выдать скульптору большой задаток!
За несколько месяцев жизнь Клодтов переменилась: они перебрались в просторную квартиру, наняли слуг, экипаж с возницей. Теперь Уля ездила по городу как истинная баронесса.
А в это время в доме Мартосов Катенька заливалась слезами, шипела на отца и швыряла в мать подушками:
— Барон меня любил! А вы ему Ульку сунули. Она из-под меня горшки выносила, а теперь баронессой заделалась. Каждый день, говорят, новое платье примеряет да по Невскому в собственном экипаже катается! А я, несчастная, дома сижу. Одно и воспоминание — о муже старике, ни на что не годном, как оказалось!..
Авдотья Афанасьевна оправдывалась:
— Кто ж знал, что Глинка твой от холеры сгинет, а барон так скоро вверх попрет?..
Но, в конце концов, и Катенька внакладе не осталась: мать лучшую сваху наняла, и та сыскала молодой вдовушке достойного жениха — господина Шнегаса, известного петербургского врача с тугим кошельком. Деньги-то они, как известно, к деньгам идут...

А барону Клодту все поступали и поступали заказы. Ладил он новых коней. Мечтал изваять четырех скакунов, укрощенных волей человека. По его замыслу, в первой паре конь еще не поддается, сопротивляется, во второй и третьей укротитель понемногу берет верх над животным, а в четвертой паре человек и конь уже слились в едином порыве, в одном ликующем движении. Порыв и движение — вот красота жизни!
Несколько месяцев Петр по Петербургу ходил: искал, где бы поставить свои скульптуры. Наконец нашел место — на Аничковом мосту. После «Укрощения коней» не только Петербург, но и Париж, Берлин и Рим признали барона своим почетным академиком.
Однако сам он славу и похвалы не сильно замечал, вздыхая:
— Мне бы работы побольше!
А тут еще, как на грех, знаменитый литейщик Василий Екимов, которому Клодт поручил отливать своих бронзовых коней, помер. Барон расстроился ужасно — и человека жалко, и вопрос неразрешимый — кому теперь работу доверить? Месяц мыкался, ночами не спал. Как-то утром говорит Уле:
— Найди-ка мне одежу поплоше, сам в литейный цех пойду. Авось научусь бронзовую скульптуру отливать!
И ведь научился — чуть ли не лучшим литейщиком Петербурга стал! Друзей из литейных мастерских на обед приглашал, за стол все вместе садились — и друзья-академики, и друзья-рабочие. И ничего — не гнушались друг другом. А к вечеру, как гости расходились, барон возвращался к работе. Но его частенько отрывали от дела.
— Петр Карлыч! — спрашивал очередной проситель. — Нет ли у вас деньжат в долг?
Барон, бывало, только рукой махнет, не отрываясь от чертежей:
— Иди к комоду! Посмотри, там должно быть!
— У нас комод деньгами заведует! — грустно шутила Уля, ведь при Петиной небрежности с деньгами совсем не до смеха!
Как-то повадилась ходить к Клодтам некая дама — огромного роста, лицо под черной вуалью. Видно, горе какое-то пережила. Оставалась на обед, потом кидалась к Пете, рыдала басом. Даже на колени падала:
— Взывая к доброму сердцу, умоляю о вспомоществовании!
Клодт, как водится, отсылал ее к комоду. Однажды, после очередного такого визита к Уле вбежала горничная и, забыв приличия, выпалила:
— Хоть вы скажите хозяину, барыня! Обирают ведь его! Так и по миру пойти недолго! Я только что вашу «даму под вуалью» на лестнице встретила. Она меня не видела — деньги прятала. Задрала юбки-то — а там штаны да сапоги. Мужик это!
Уля к Пете кинулась. Тот только отмахнулся:
— Что ты меня от работы отрываешь? Я уже давно понял, что это гренадер, а не женщина. Но ведь если гренадер плачет и в ногах ползает, наверно, беда у него.
— Нет у него никакой беды! — взорвалась Уля. — Просто нашел легкий способ поживиться. Небось на карты денег не хватает! А ты даешь да еще обедами кормишь!
Клодт прищурился:
— Я про селедочный хвост на обед, наверое, никогда не забуду!
Ну что с ним говорить? Прав ведь, хотя и о себе подумать надо.
Недавно художник Карл Брюллов, как про него говорят, волшебник русской кисти, советовал:
— Съездил бы ты, Петруша, в Париж. Тебя там чествовать хотят!
А Клодт отбрыкивается:
— Не хочу я в даль эдакую тащиться! Это ж волнения какие. Уж лучше я тут — с Уленькой.
Уля эти слова услышала, когда в кабинет к мужу войти собиралась. У двери и расплакалась от счастья...
Впрочем, Париж сам к Клодту в Петербург явился - в лице известнейшего баталиста Ораса Верне. Целый месяц француз вокруг Клодта ходил, все восхищался:
— Вы, барон, совершили невозможное — дали скульпторам образцы для подражания на века! К вам теперь ученики со всего мира потянутся.
Как в воду глядел. Вскоре к академику Клодту стали приезжать иностранцы учиться ваянию. Завистники, конечно, судачили:
— Может, Клодт и хороший скульптор, но только кроме лошадок ничего больше не умеет.
Но Уля не обращала внимания на досужие разговоры. Теперь у нее с Петей трое детей.
В 1835 году родился первенец Петр, следом еще двое ребятишек.
Когда отец их к потолку подкидывал, материнское сердце всякий раз замирало. Знала, что руки у Пети надежные, трудовые, но все равно ахала.
Летом вся семья уезжала на дачу. Чтобы детям было в дороге удобнее, Клодт смастерил... домик на колесах. Когда подъезжали к даче, все соседи выбегали на дорогу и весело кричали:
— Смотрите, цыгане едут! А с ними Клодт — цыганский барон!
На даче у них жил настоящий волк. Еще щенком прибился, и Уля его выходила. Теперь он семейство Клодт своей стаей считает, а Улю, наверное, вожаком. На всех скалится, а ей руки лижет. Помимо волка есть у них попугайчики, пони, старенький осел и, конечно, лошади. Куда же без них?
Как-то генеральская вдова, жившая по соседству, попросила Клодта сделать надгробие для почившего отца семейства и украсить фигурой рыкающего льва. Петя вернулся от заказчицы озадаченный:
— И как я не догадался львенка завести? Я б его бифштексами кормил, ты, Уля, за хвост таскала, как провинится, а дети гулять на цепочке выводили бы. Эх я, дурень! С кого теперь зверя лепить? Уля в ответ засмеялась:
— А вдруг кто крокодила слепить попросит, ты и его затребуешь? Я с ослами и попугайчиками как белка в колесе верчусь! Только льва мне и не хватало...
— И правда, отдохнула бы, Уленька! — просил Петр. — Устала небось!
Но жена только отшучивалась:
— Я еще не всех вас обиходила, не все заплатки поставила!
Так и жили Клодты: долго и счастливо, как в сказке.
Иулиания Ивановна ушла первой — 22 ноября 1859 года. Петр Карлович остался с детьми и внуками и почти безвылазно жил в своем имении на острове Халало.
8 ноября 1867 года одна из внучек попросила дедушку вырезать лошадку. Клодт взял ножницы и вдруг упал. Так и умер — с фигуркой лошадки в руке.
За организацию похорон взялся старший сын, ставший художником-пейзажистом. Открыл старый комод — а там 60 рублей да пара лотерейных билетов. Хоронить Клодта пришлось на пособие Академии художеств.

http://www.liveinternet.ru/users/2991253/post129509145/ - источник

Прочитал... Преклоняюсь

Спасибо тебе, Надюша за эту историю...

Конечно я понимаю, что история получилась длинная, извините. Но сокращать не хотелось, так понравилось повествование. Рада, что доставила вам удовольствие, Юра, Ната. Всю неделю в Питере ходила по этому мосту мимо коней Клодта, разглядывала их, а про скульптора ничего не знала.

Надюш, а мне наоборот, показалось, что быстро всё закончилось. Читается очень легко.

Спасибо, Наточка!

Вернулись из отпуска. Такого количества памятников, как в Екатеринбурге, я нигде не видывала!
Только на пешеходной улице их несколько (и это мы до конца ещё не дошли...):

Вот такой фонтанчик с известными нам персонажами на одной из улиц Эрфурта



А эти знакомые нам персонажи увидел в Эгапарке г. Эрфурта на выставке цветов



Что-то из волчьей жизни.




И такая скульптурная группа.

А эта скульптурная группа понравилась мне больше остальных. Вперели стоящий ребёнок, словно почувствова тревогу матери просится на руки. Стоящий сзади ребёнок тоже прячется за ней как бы ища у неё защиты.

Эдуард,это когда к нам в квартиру заходят незнакомые,то наши Ося с Сосей точно также прижимаются ко мне или маме,кто ближе.Главное не уходят в другую комнату,а вот так рядышком встанут и "наушничают" А вообще с большим удовольствием посмотрела памятники.

Спасибо Надежда.

Эдик, интересные скульптуры. А уж последняя - с малышом - прелесть просто!
Людмилка, что-то не открылись сейчас улицы...