Новые переводы

Поскольку старые темы почти никто не читает, решила разместить отдельно несколько своих новых переводов. Есть среди них стоящие внимания, кажется...

Антоний и Клеопатра. Уильям Хейнс Литл - Адела Василой

Гибель, о Египет, гибель
Грянет алою волной,
Тени тёмные Плутона
Вскоре явятся за мной.
Не рыдай по мне, Царица,
Прошлых дней не вороши,
Тайну лишь тебе открою
Изболевшейся души.

Легионы ветеранов
Не услышат клич орла,
И моих галер останки
В Акциуме — волей зла,
Хоть никто за мной не встанет,
Стража не придёт на зов,
Триумвиром, сыном Рима
Смерть свою принять готов.

И не цезаревой своре
Издеваться надо львом -
Наповал сражён любовью,
Сам пронзит себя клинком.
Он на нежность Клеопатры
Променял суетный мир,
Честью пренебрёг и славой,
Гордый римский триумвир.

Знаю, плебс мешает с грязью
Римский дом и образ мой,
Где Октавия, супруга,
Жизнь влачит свою, вдовой.
Передай ей, Клеопатра,
То, что видел мой авгур -
Сына нашего, на троне,
Разодетого в пурпУр.

Ну а ты, моя колдунья,
Освети стигийский путь,
И сожги огнём улыбки
Смертную тоску и жуть.
Цезарю оставлю арки,
Лавры, блеск его мечей,
Что сенатские триумфы
Пред лучом твоих очей!

Гибель, о Египет, гибель!
Слышу возгласы врагов,
И стремительней кинжала
Топот дробный их шагов.
Чем в бою, нет слаще смерти,
Сердце, бег свой укрощай...
Да хранит тебя Осирис,
Клеопатра... Рим, прощай!

Оригинал на английском:

William Haines Lytle
(1826 – 1863)

Antony and Cleopatra

I AM dying, Egypt, dying.
Ebbs the crimson life-tide fast,
And the dark Plutonian shadows
Gather on the evening blast;
Let thine arms, O Queen, enfold me,
Hush thy sobs and bow thine ear;
Listen to the great heart-secrets,
Thou, and thou alone, must hear.

Though my scarr'd and veteran legions
Bear their eagles high no more,
And my wreck'd and scatter'd galleys
Strew dark Actium's fatal shore,
Though no glittering guards surround me,
Prompt to do their master's will,
I must perish like a Roman,
Die the great Triumvir still.

Let not C;sar's servile minions
Mock the lion thus laid low;
'Twas no foeman's arm that fell'd him,
'Twas his own that struck the blow;
His who, pillow'd on thy bosom,
Turn'd aside from glory's ray,
His who, drunk with thy caresses,
Madly threw a world away.

Should the base plebeian rabble
Dare assail my name at Rome,
Where my noble spouse, Octavia,
Weeps within her widow'd home,
Seek her; say the gods bear witness--
Altars, augurs, circling wings--
That her blood, with mine commingled,
Yet shall mount the throne of kings.

As for thee, star-eyed Egyptian,
Glorious sorceress of the Nile,
Light the path to Stygian horrors
With the splendors of thy smile.
Give the C;sar crowns and arches,
Let his brow the laurel twine;
I can scorn the Senate's triumphs,
Triumphing in love like thine.

I am dying, Egypt, dying;
Hark! the insulting foeman's cry.
They are coming! quick, my falchion,
Let me front them ere I die.
Ah! no more amid the battle
Shall my heart exulting swell;
Isis and Osiris guard thee!
Cleopatra, Rome, farewell!

Рабле. Alexander Anderson - Адела Василой

1 Люблю мусью Francois Rabelais* -
2 Француз-остряк и алкоголик,
3 Кто прихвостней, навеселе,
4 Смешил без устали до колик.
5 С достоинством нёс толстый зад,
6 Разя словцом - знал в шутке смак -
7 Домой смывался невпопад...
8 Фальстаф средь земляков-писак.

9 В среде грацильной Фенелон,
10 Легко скользя, искал гармоний,
11 Расин, монархом отчуждён,
12 Скончался вдруг, без антимоний.
13 Мольер собратьям угодил,
14 Тем, что кривлялся для потехи,
15 И как Аристофан, твердил -
16 Сплин душат смехом, без помехи.

17 Насмешник тех времён Вольтер,
18 Что ставил всё под подозренье,
19 Сарказма пикой, например,
20 Колол богов и провиденье,
21 Но даже этот острослов
22 Не вымолил у них секрета
23 Lustspiele* - для больших умов,
24 Как Рихтер нам поведал это.

25 А вот Rabelais — клянусь Христом! -
26 С ухмылкой на пунцовой роже,
27 Так пощекочет Вас словцом,
28 Как будто пальчиком по коже.
29 Ему попы да короли
30 Служили пищею для шуток,
31 А лучший повод нужен ли,
32 Для песенок и прибауток?
.
33 Случалось всё - в его года
34 Не поскользнуться очень сложно -
35 Болтал такое иногда...
36 И рассказать-то невозможно!
37 В старо-французской упаковке
38 Невинно выглядел товар,
39 Хотя святоши очень ловки,
40 Глубок был истины навар.
.
41 При всём при этом, он вам люб,
42 Маэстро шуточных дуэлей,
43 И смех, и грех срывали с губ
44 Большой Гурман с Пантагрюэлем.
45 У Жана - пиковая масть,
46 Монахом был насмешник дюжий,
47 Врагам он драил ряхи всласть,
48 Хоть с виду вроде неуклюжий.
.
49 «Зачем ругаешься, брат Жан?», -
50 Журил его дружок, бывало.
51 «А чтоб украсить свой фонтан, -
52 Смеялся, - слов приличных мало!»
53 А Худ донёс до немцев весть,
54 Что Лютер, в гордых монументах,
55 На Жана был похож... но есть
56 Нужда в серьёзных аргументах.

57 A nos moutons*, без экивок,
58 Моя задача — поиск сути
59 Весёлой жизни выпивох
60 Пантагрюэлей... А кто судьи?
61 Ведь, inter nos*, Rabelais не прост,
62 И в шутке, будто недалёкой,
63 За смехом зрим идей подрост
64 С другой — серьёзной подоплекой.

65 Иначе мыслил Пьер Дюпон,
66 Он видел в той soif* безбрежной,
67 Всех мудрецов былых времён
68 Лишь отголосок жажды прежней.
69 И восхваления вину,
70 И пыл Вакхических воззваний,
71 Минерве ставил он в «вину»,
72 Которой надо возлияний.

73 Тогда Francois мне ясен стал
74 С его учительской ухваткой -
75 Урок великий преподал,
76 Не в лоб, не по лбу, а украдкой,
77 Я понял, что его мораль
78 С "Le Grand Peut—еtre"*, не мистична...
79 Смеясь, поднимем свой "грааль"
80 Пантагрюэлево-этично.

81 Ну чтож, buveurs*, мои пьянчужки,
82 Испейте мудрости Минервы,
83 Мигает нам сова из кружки -
84 Играть не будем ей на нервы.
85 Итак, parlons de boire* — налей!
86 Le bon Dieu* добавит пойла.
87 Святой Обжорий, не наглей,
88 За мудрость мира пьем... из стойла!

"Surfaceman", Alexander Anderson (1845-1909)

1 J'aime Monsieur Francois Rabelais, that
2 Rough, shoulder--shrugging, laughing Frenchman,
3 Who struts about, broad, red, and fat,
4 With humour for his constant henchman;
5 Who shoots his wit like arrows out,
6 Which goes straight home, like shoulder--smiters,
7 Then shrugs himself and wheels about--
8 The Falstaff of his country's writers.

9 Your F;n;lon can smoothly glide,
10 Harmoniously in polish'd setting;
11 And Racine, who for sorrow died
12 Because his monarch took to petting;
13 And Moli;re--witty dog--who caught
14 The lighter nature of his brothers,
15 And, like Greek Aristophanes, taught
16 How much of spleen broad laughter smothers.

17 Then keen Voltaire, who sniff'd and tried
18 All things by the test of suspicion,
19 Who, holding a free lance, could ride
20 At aught without an intermission;
21 And yet for all his witty ways
22 Could not by any form of pleading,
23 Write a lust--spiel, so Richter says
24 In Hesperus, which is toughish reading.

25 But, corps de Dieu, this Rabelais stands
26 With broad and rubicon complexion,
27 And tickles you as if with hands,
28 Until you catch his own infection.
29 He cares not for your priests or kings,
30 That strut upon this stage so fickle,
31 But holds them both as legal things
32 To poke his fingers at and tickle.
.
33 Of course, the faults that mark'd his age
34 Are found in this bluff, jolly toper,
35 Who says things very far from sage,
36 Which to translate would be improper.
37 Yet innocent enough they lie
38 Behind their old French style of cover,
39 That costs you many a weary sigh
40 Before you can get rightly over.
.
41 But still you like him in your mind,
42 And hang upon each wordy duel;
43 And laugh with him, and slip behind
44 Grandgousier and Pantagruel.
45 Fr;re Jean, too, has a spell to cast
46 About you, very deep and daring--
47 Fr;re Jean, that rough iconoclast,
48 Who fells opponents with his swearing.
.
49 Comment, fr;re Jean, vous jurez? sighs
50 A friend, who thought that habit shocking;
51 C'est pour orner mon langage, cries
52 This testy Jean, so fond of joking.
53 Poor Hood, from Deutchland writing back,
54 Said Luther's statue, to his liking,
55 Was counterpart of Friar Jack--
56 A compliment not wise or striking.

57 A nos moutons, it were for me
58 A task to ferret out the meaning
59 That lies behind la joyeuse vie,
60 De Pantagruel and its screening.
61 Yet, inter nos, it might be said,
62 Apart from all his classic chaffing,
63 That Rabelais sometimes shakes his head,
64 As if our duty were--not laughing.

65 But yet, as Pierre Dupont holds,
66 The mighty soif with which he rages
67 Is but that high thirst which enfolds
68 Itself around the lore of sages.
69 That all his praise of golden wine,
70 And reeling Bacchic invitations,
71 But symbolise Minerva's shrine,
72 By which we ought to pour libations.

73 Then setting Fran;ois in the light
74 Of teacher in his way, and putting
75 His grand peut--;tre out of sight,
76 As not our present purpose suiting;
77 But thinking that his moral's pith
78 Is broad, and very far from mystic,
79 I laugh myself, and finish with
80 A stanza Pantagruelistic.

81 Come, buveurs, jolly topers, drink
82 From golden wisdom's flowing sources,
83 Until like her own owl we blink,
84 And reel with all her heavenward forces.
85 Ha, parlons de boire and sup,
86 Le bon Dieu is the boundless giver;
87 Ventre de Saint Quenet, drink up,
88 And let the world grow wise for ever.

* - Francois Rabelais - читается "Фран-суа Раб-ле" - в 4 слога, "уа" - дифтонг.
Великий французский писатель-сатирик эпохи Возрождения, классик литературы.

* - A nos moutons (франц.) - к нашим баранам (вернёмся) - французская поговорка.

* - inter nos (лат.) - между нами.

* - soif (франц.) - жажда.

* - «Le Grand Peut—еtre» (франц.) - "Великий Может-Быть" - по легенде,
Франсуа Рабле сказал перед смертью: "иду на свидание с Великим Может-Быть".

* - buveurs (франц.) - выпивоха.

* - parlons de boire (франц.) - коль речь о выпивке.

* - Le bon Dieu (франц.) - добрый Бог.

Круиз ужаса. Уильям Уилфред Кэмпбелл - Адела Василой

Будем под звездой-приблудой,
Мимо грома, мимо худа,
Мимо тайны, мимо чуда,
Плыть на парусах...
Мимо радостно орущих,
Мимо пьяных и непьющих,
Мимо бедных и имущих -
Нас несёт впотьмах.

Мимо мысов мрачных, тёмных
Берегов туманно-дрёмных,
Миль не счесть, и скал огромных -
Здесь витает страх...
И не слышится ни звука,
Только храбрость нам порукой.
Тишина и злая скука
Нас несут впотьмах.

Чтоб напрасно нас не ждали,
Стискивают руки крали,
Фонари любви, печали,
Слёзы на глазах...
Через зимние метели
Мы плывём без всякой цели...
Наши лица побледнели -
Нас несёт впотьмах!

Мы плывём, не зная галса,
И маяк не показался,
Нас не ждут под ритмы вальса
Во чужих краях...
Барк отчаянный, безвольный,
Но никак не богомольный -
Смертными грехами полный,
Нас несёт впотьмах!

Трусу - лишь на рее место,
Шторм - для храбрецов фиеста,
Громы — вместо благовеста,
Пир - на небесах.
Души — для надежд могилы,
Ветры и дожди рвут жилы,
И неведомые силы
Нас несут впотьмах!

William Wilfred Campbell
(1858?-1918)

The Dread Voyage

Trim the sails the weird stars under—
Past the iron hail and thunder,
Past the mystery and the wonder,
Sails our fated bark;
Past the myriad voices hailing,
Past the moaning and the wailing,
The far voices failing, failing,
Drive we to the dark.

Past the headlands grim and sombre,
Past the shores of mist and slumber,
Leagues on leagues no man may number,
Soundings none can mark;
While the olden voices calling,
One by one behind are falling;
Into silence dread, appalling,
Drift we to the dark.

Far behind, the sad eyes yearning,
Hands that wring for our returning,
Lamps of love yet vainly burning:
Past the headlands stark!
Through the wintry snows and sleeting,
On our pallid faces beating,
Through the phantom twilight fleeting,
Drive we to the dark.

Without knowledge, without warning,
Drive we to no lands of morning;
Far ahead no signals horning
Hail our nightward bark.
Hopeless, helpless, weird, outdriven,
Fateless, friendless, dread, unshriven,
For some race-doom unforgiven,
Drive we to the dark.

Not one craven or unseemly;
In the flare-light gleaming dimly,
Each ghost-face is watching grimly:
Past the headlands stark!
Hearts wherein no hope may waken,
Like the clouds of night wind-shaken,
Chartless, anchorless, forsaken,
Drift we to the dark.

Тень Адамастора. Огюст Лакоссад - Адела Василой

(третье место в конкурсе переводов на сайте
Евг.Витковского - "Век перевода" 30.12.2010)

Огромна боль, что рвёт тебя на части,
Пучина моря, бездна гневных вод!
Волна и ветер - что рычите в страсти,
Ведя враждебный вечный хоровод?
Иль чёрный дух вас гложет неустанно?
Откуда рёв и грозовой накал?
То ярость ли? Безумия в чём тайна?
Взаимна ваша ненависть, и странно -
Чем ветер разъярён, чей гнев питает вал?

Срезая пену в бреющем полёте
Шальные птицы, не стремитесь к нам!
Летите сквозь туман, там вы найдёте,
Обломки гнёзд, что приросли к камням.
Огни воздушных толщ, гудя громами
Злят Океан - он рыком даст ответ...
Бессилен лиры глас перед волнами!
Смешав свой дух с морскими голосами,
Величья глубины ей не познать вовек!

Могуч, тяжёл удар двух сил ужасных,
Но битвы пыл расцветил небосвод.
Приоткрывают нам, в атаках страстных,
Валы, у ног, всю бездну тёмных вод.
И день бежит! И оплеухи молний
Свой чертят на воде слепящий след...
Шторм снасти рвёт; и духом смерти полный
Кровь леденит... и Солнца шар безвольный,
Кровавя горизонт, летит в пучину бед.

Но что за дело, мой корабль? Отваги!
Лети и килем бронзовым рази
Ораву волн, глотни солёной браги,
Могуч и смел – сильней любой грозы!
Прекрасен ты в уборе белопенном,
Рывком на круп горячий подсади!
Ты фаворит морей - огонь по венам!
Пьяни меня тем грозовым рефреном,
Забавы для мужчин сулящим впереди!

Несётся бриг, он рассекает море
Своим отважным ростром, в ураган;
В пылу борьбы разгорячась, он вскоре,
Толкает мощной грудью Океан.
Кидают волны тонны водной пыли,
Пытаясь сокрушить его борта;
Он кренится, вздымаясь, пенясь в мыле -
Ни громом, ни водою не разбили...
Охапки молний злых кусают за бока.

Ужасны море, ночь и гул Аида!
В тени у мыса скрыт подводный риф.
Но среди тьмы печальная планида
Явила призрачно свой бледный лик.
И в свете том туманы побелели,
Клубясь преградой, что колеблет взор...
И мне, смотря на волны, что ревели,
Почудилось - или на самом деле,
Прошёл в кипящей мгле фантом - Адамастор.

- О, исполин морей! Избавь от рифа,
Одним движеньем море успокой!
Я верю, ты не порожденье мифа –
Скажи: «Довольно!" смерти роковой,
Что затаилась под скалой, в засаде!
Ты - повелитель бурь, ветров и вод,
Тебе послушны все... Я смолк, в досаде...
Под рокот волн, с широкой водной глади
Донёсся гулкий бас: «Свободен путь! Вперёд!»

Мыс Доброй Надежды, 1844.

Оригинал на французском:
Auguste Lacaussade (1815–1897)

L’Ombre d’Adamastor

Quelle douleur immense te dechire,
Gouffre sans fond, mer aux flots courroucеs !
O vague, o vent, qu’avez-vous a vous dire,
Qu’en vous heurtant ainsi vous gemissez?
Quel noir esprit dans vos flancs se dechaine?
Ou prenez-vous ces orageux sanglots?
Sourdes fureurs! Est-ce demence ou haine?
Flot, qu’as-tu fait а ce vent qui m’entraine?
Et toi, vent epre et dur, qu’as-tu fait a ces flots?

Rasant du vol la bouillonnante еcume,
Hardis oiseaux, pourquoi nous approchee?
Volez, volez, blancs а travers la brume,
Vers vos nids d’algue appendus au rocher.
Des airs en feu la voix tonne incessante;
L’Ocean gronde et repond irrite...
O vains efforts de la lyre impuissante!
Melant son ame a ta clameur croissante,
Qui pourrait dire, O mer, ta sombre majeste!

Choc vaste et lourd des elements en guerre
Le ciel s’emplit de sinistres splendeurs.
Roulant a nous, l’onde, ivre de colere,
Ouvre a nos pieds d’horribles profondeurs.
Et le jour fuit! Nous frappant aux visages,
L’eclair dans l’eau trace un brilant sillon;
Et le vent siffle; travers nos cordages;
Et du soleil, la-bas, dans les nuages,
L’orbe large et sanglant s’abime a l’horizon.

Mais que t’importe, o mon vaisseau! courage!
Vole et bondis sur ta quille d’airain!
Superbe et fort pour affronter l’orage,
Ton flanc est libre et ta bouche est sans frein,
Coursier des mers; la proue ecumante!
Franchis leurs bonds de tes bonds indomptes
Emporte-moi sur ta croupe fumante!
Enivre-moi des voix de la tourmente!
La tourmente a pour moi de males voluptes!

Et le vaisseau, de sa proue intrepide
Fendant la mer, lutte avec l’ouragan ;
Et dans sa course il s’anime et, rapide,
De son poitrail frappe au front l’Ocean.
A ses cotes l’onde croule en poussiere;
Ses vastes flancs se cabrent dans les airs:
Il monte, il tombe, il roule... le tonnerre,
Croisant ses feux sur sa verte criniere,
Le bat a coups presses de ses gerbes d’eclairs.

O mer feroce! o nuit! clameurs funebres!
Du Cap dans l’ombre a disparu l’ecueil.
Mais, tout a coup, pale, au fond des tenebres,
Comme un fantome echappe du cercueil,
Parait la lune! et la brume profonde
Flotte et plus dense et plus livide encore;
Et, l’oeil errant sur le gouffre qui gronde,
Je croyais voir, sur les cretes de l’onde,
Passer dans les brouillards l’ombre d’Adamastor.

Giant des eaux ! de ton Cap des Tempetes
Laisse-nous fuir les ecueils redoutes!
De l’ouragan qui rugit sur nos tetes
Calme d’un geste, o dieu! les flots domptes.
De tes rochers surgis! et, sur leur cime,
Maitre obei, dis a la mer: «Assez !... »
- Et je me tus; et, du fond de l’abime,
Sur l’Ocean roulant sourde et sublime,
Une voix s’entendit qui nous disait: «Passez!»

Поздние ласточки. Giovanni Pascoli - Адела Василой

Струится дождь над мертвым телом лета,
бежит вода, шурша по листьям мёртвым,
на ясный день наложит ветер вето
бросая горсти брызг к порогам стёртым...
И всюду гром рокочет басом, вроде,
По крышам жестяным несёт волну.

Я приоткрыл окно, услышав пенье
потоков бурных, что сливались в реку.
Почудилось? Во мгле мелькнули тени -
комки промокших перьев, на потеху
дождю... то ласточки, назло природе,
не улетели в летнюю страну.

Где майских гроз фривольные спектакли,
С дождливым днём и розовым финалом?
Их день прилёта с ними схож, не так ли?
Страстями вешними и чувств накалом...
На месте гнёзда – добрая примета!
Им племя пело гимн, идя ко сну...

Но род их птичий улетел далёко!
И даже грезит всласть о дне возврата,
и повторяет песню, что высоко
под не'бесью споёт, в лучах заката...
И ждёт денёк Святого Бенедетто
в Багирми дальнем... или же в Борну.

Закрыл окно, но злой холодный ветер
Успел ударить шквалом брызг... ну как там
Те ласточки, в ненастный этот вечер?
Смотрю, как с крыши воды льют, раскатам
громов небесных лихо подражая,
А ветер бьёт всё крепче по окну.

На фоне облаков, гонимы смерчем,
Увидел два летучих силуэта
Печальных... и утешиться им нечем -
парят одни в той бездне без просвета,
оставив позади мечты о рае,
что тронули сердечную струну.

Отец и мать. А под накатом крыши
Гнездо висит - в ряду немых, незрячих...
Оно на месте, чудом: стонет, дышит,
И шесть птенцов неоперённых прячет.
Их прежнее погибло в одночасье,
и свили рядом новое... К чему?

Ведь умер год, и день погибнет вскоре,
Одно гнездо поделят на два сердца.
Средь умерших вещей витает горе -
птенцов родных беспомощные тельца.
А тут потоп и гром, ветра, ненастье...
И будущее кануло во тьму.

Оригинал на итальянском:
Giovanni Pascoli (1855-1912)

IN RITARDO

E l'acqua cade su la morta estate,
e l'acqua scroscia su le morte foglie;
e tutto ; chiuso, e intorno le ventate
gettano l'acqua alle inverdite soglie;
e intorno i tuoni brontolano in aria;
se non qualcuno che rotola gi;.

Apersi un poco la finestra: udii
rugliare in piena due torrenti e un fiume;
e mi parve d'udir due scoppiett;i
e di vedere un nereggiar di piume.
O rondinella spersa e solitaria,
per questo tempo come sei qui tu?

Oh! non ; questo un temporale estivo
col giorno buio e con la rosea sera,
sera che par la sera dell'arrivo,
tenera e fresca come a primavera,
quando, trovati i vecchi nidi al tetto,
li salutava allegra la trib;.

Se n'; partita la trib;, da tanto!
tanto, che forse pensano al ritorno,
tanto, che forse gi; provano il canto
che canteranno all'alba di quel giorno:

sognano l'alba di San Benedetto
nel lontano Baghirmi e nel Born;.

E chiudo i vetri. Il freddo mi percuote,
l'acqua mi sferza, mi respinge il vento.
Non pi; gli scoppiett;i, ma le remote
voci dei fiumi, ma sgrondare io sento

sempre pi; l'acqua, rotolare il tuono,
il vento alzare ogni minuto pi;.

E fuori vedo due ombre, due voli,
due volastrucci nella sera mesta,
rimasti qui nel grigio autunno soli,
ch'aliano soli in mezzo alla tempesta:

rimasti addietro il giorno del frastuono,
delle grida d'amore e giovent;.

Son padre e madre. C'; sotto le gronde
un nido, in fila con quei nidi muti,
il lor nido che geme e che nasconde
sei rondinini non ancor pennuti.

Al primo nido gi; tocc; sventura.
Fecero questo accanto a quel che fu.

Oh! tardi! Il nido ch'; due nidi al cuore,
ha fame in mezzo a tante cose morte;
e l'anno ; morto, ed anche il giorno muore,
e il tuono muglia, e il vento urla pi; forte,

e l'acqua fruscia, ed ; gi; notte oscura,
e quello ch'era non sar; mai piu.

Вложенные файлы