Ястреб покинул озеро, решив, что после такого конфуза делать ему там больше нечего. …Не то, чтобы он уж очень сожалел о случившемся – пожалуй, что и вовсе нет – но ему неприятно было думать о том впечатлении, которое он произвёл на окружающих. Цели-то он своей не достиг: Ворона, как он думал, была мертва, а другие обитатели озера – вообще, мало его интересовали, …хотя, вспоминая о свидетелях происшествия, вояка всегда испытывал досаду и раздражение. Ему казалось, что все обитатели озера знали о его желании добиться расположения Вороны, и теперь все они смеются над ним.

- Неизвестно еще, кто над кем посмеётся, - решил он, направляясь в сторону города.

Обзавестись такой подругой, от вида которой у местных провинциалов отвиснут клювы, стало его новой целью.

- Если я и вернусь, - злорадно думал он, - то уж – не меньше, чем с Жар-птицей!

Обычно угрюмый вид Ястреба даже сменился выражением некоторой мечтательности, когда он представил, как опешат все эти курицы, увидев: кто есть кто, на самом деле.

Сомнений в том, где искать такую подругу, у него не возникало: в городе! – где же еще?

Добравшись до города, Ястреб уселся на самое высокое сооружение, которым оказалась телевизионная вышка, и принялся вертеть головой, осматриваясь и выжидая. Ничего интересного на глаза не попадалось, но в какой-то момент внизу мелькнуло вдруг что-то, неуловимо знакомое. Приглядевшись, он заметил в середине бесформенной стаи горластых бестолковых воробьев какое-то голубое пятно.

- Ба, да это же Француз! – узнал ястреб Попугая, - откуда он здесь? Ведь Цапля утверждала, что он улетел во Францию…

Ястреб разглядывал Попугая, дивясь причудам судьбы:

- И тут знакомые… куда не сунься, везде наткнешься на знакомый клюв и перья… что за мир…

А Попугай порхал среди воробьев, подбиравших крошки, обронённые кем-то на тротуаре, горланил на всю улицу, толкался, затевая ссоры со своими нынешними компаньонами. Его голубой наряд потускнел от уличной пыли, но он никак не счёл бы себя несчастным.

Тут, в этой компании, он чувствовал себя как дома – забыв и о кормушке, и о желтых нарисованных на ней цветочках. Его вполне устраивал этот гвалтливый переполох, в центре которого он неизменно находился.

Пока Ястреб рассматривал Попугая, прямо под ним на площади что-то начало происходить; движение и доносившиеся снизу звуки привлекли его внимание. Из больших машин, часть из которых образовывала круг, вписанный в периметр площади, разгружался передвижной зоопарк. Рабочие кормили животных, громко требовавших причитающегося им ужина, другие устанавливали по центру отдельную клетку. Спуститься вниз Ястреб не решился, слишком уж там шумели и суетились. Сегодня он так и заночевал, на антеннах вышки.

Утром его разбудило противное… не то карканье, не то квохтанье… разобрать то, что выкрикивала эта птица, было совершенно невозможно. Однако, что кричит именно птица – Ястреб всё-таки понял. Спустившись пониже, чтобы разглядеть эту скандалистку, он обомлел: в клетке посредине площади сидела жар-птица… У Ястреба пересохло в горле… Ничего подобного он в жизни не видел: распущенный веером хвост птицы переливался всеми цветами радуги. Оторопевший Ястреб так и просидел весь день на перилах нижней смотровой площадки, почти не двигаясь и не спуская глаз с жар-птицы, не смея отвести взгляд от этой красоты – в опасении, что она может просто-напросто исчезнуть, стоит лишь ему отвернуться.

Переместиться куда-нибудь ниже, поближе к красотке, тоже не представлялось возможным: там целый день толпились люди. Звуки, издаваемые этой диковинной птицей, вскоре перестали ему казаться противными: даже если бы она трубила – подобно слону, томящемуся неподалёку на большой зарешёченной платформе – она всё равно оставалась бы самой прекрасной на свете.

…Только на третий день Ястреб решился поверить, что его избранница не может исчезнуть внезапно, и лишь тогда он позволил себе слетать и наспех поесть чего-нибудь. Вернувшись вскоре, он тут же занял свой наблюдательный пост, с облегчением убеждаясь в неизменности ситуации. Тем не менее, он был близок к отчаянию, всё лучше понимая, что показать себя избраннице во всей своей красе ему не удастся. Она даже его самого не видит, а уж продемонстрировать в этих обстоятельствах то, как ловок он в полёте, как неотразим его охотничий наскок – и вовсе невозможно. От всех этих невозможностей – в сочетании с нетерпеливой возбуждённостью – у Ястреба мутился разум: впервые в жизни он совершенно не представлял, что делать.


Нараставшее все эти дни беспокойство превратилось в настоящую панику, когда на следующее утро Ястреб вдруг увидел, что зоопарк стали сворачивать.

Рабочие закрыли специальными щитами клетки на машинах, центральную клетку разобрали, предварительно выловив из неё Павлина и пересадив его в закрытый фургон, после чего весь караван тронулся, направляясь в сторону другого города.

Вереница машин бойко катила по дороге, сопровождаемая Ястребом, устремившимся вслед своей мечте.

А в это время, сидящий на опустевшей площади и довольный жизнью Попугай наслаждался мыслью о том, что пришёл наконец-то час, когда увезли этого гадкого крикливого самца… у которого, между прочим, он ещё и умудрился стащить самое яркое перо… и – не сегодня, так завтра – сумеет, конечно же, приладить его к своему хвосту!